Донна Наказава - Осколки детских травм. Почему мы болеем и как это остановить

Хронический стресс не закаляет ребенка – он ломает ему мозг, и ребенок постепенно утрачивает способность справляться с жизненными испытаниями. Разница между опытом, закаляющим характер, и хроническим стрессом очевидна.

Обычно негативный детский опыт получают за закрытыми дверями: родители или другие взрослые унижают ребенка или жестоко обращаются с ним, когда никто не видит. В присутствии других людей картинка бывает совсем другой – благополучной. Таким образом, ребенок в силу особенностей его мышления воспринимает происходящее как секрет, как то, что нужно скрывать. А когда с ребенком никто не говорит о том, что происходит или почему это происходит, но сам он понимает, что что-то не так, он приходит к выводу, что он и есть виновник происходящего. Что все плохо из-за него . Что он заслуживает такое отношение. Если об этом никто не говорит, значит, он делает что-то не так или с ним что-то не так, и лучше об этом помалкивать.

Просто глядя на цифры, утверждающие, что негативный опыт в жесткой форме (речь не идет о золотой середине) получили 64 % детей из тысячи опрошенных, можно предположить, что вы лично знаете детей, живущих со смутным ощущением, что в их жизни происходит что-то не то и что в этом именно их вина. Может быть, даже у вас есть личный опыт. Когда вы росли, у вас были проблемы дома или в школе, но вы предпочитали молчать об этом. Скорее всего, вы ощущали чувство стыда, а стыд у нас принято скрывать.

Шестьдесят четыре процента – эта цифра появилась в результате исследования, то есть детям был задан вопрос: все ли нормально в их жизни? Повторю, опрошена была всего лишь тысяча, но у большинства детей этого никто никогда не спрашивает. Например, с Кэт Херли до тридцати пяти лет никто не говорил о ее детстве. То, что случилось, всегда было «Великим Запретом». В результате Кэт взрастила в себе «глубоко укоренившийся стыд».

– Я несла в себе груз вины за то, что сделал мой отец, и за свои слова на суде, отправившие его в тюрьму. Моя семья никогда не обсуждала убийство моей матери. По крайней мере при мне они делали вид, будто ничего не случилось, – говорит она. – Даже то ужасное перезахоронение останков… Я до сих пор не понимаю, как не свихнулась.

Лора тоже оказалась заложницей перепадов настроения своей матери.

– Бывало, мама говорила мне: «Мы с тобой одни против целого мира…» Это выглядело так, будто у нас есть некий секрет, объединяющий нас. О том, что мамочка частенько слетала с катушек, никто не должен был знать. А мне в течение многих лет и в голову не приходило, что так не должно быть, что моя мать разрушает меня.

Вывод Лоры – это вывод взрослого человека, потому что дети не воспринимают унижение как нечто, препятствующее их потенциальному росту. Но хранимый ими секрет причиняет им боль, которая иногда так и не проходит.

Присцилле Уорнер 61 год, но она прекрасно помнит свое детство.

– Я росла в атмосфере душевного нездоровья, – говорит она, – но никто мне этого не объяснял. То, что происходило у нас в семье, было тайной за семью печатями, это никогда и ни с кем не обсуждалось. Я росла, будто поменявшись местами со своими родителями. Мой отец страдал маниакальной депрессией, сидел на литии, а мать была совершенно беспомощной, незрелой… Казалось, что она ждет поддержки и советов от меня, ребенка. Впрочем, почему казалось? В силу своей инфантильности мама и правда ждала от меня поддержки.

Когда Присцилле было полтора года, она подхватила острую инфекцию. Температура поднялась до 39 градусов, начались судороги. Родители отвезли ее в больницу и оставили там одну. Посреди ночи девочка начала задыхаться. Это заметил – случайно! – проходивший мимо палаты врач. Он сделал ей неотложную трахеотомию без анестезии и тем самым спас жизнь.

Позже мать будет вновь и вновь рассказывать Присцилле историю о том, как она была напугана, когда пришлось экстренно везти дочь в больницу. Дескать, ей было так страшно, что она сама чуть не умерла.

Присцилла говорит:

– Мне приходилось утешать ее, находить какие-то слова в поддержку. Но если так разобраться, ей и в голову не приходило, что чувствовала я. Каково это – остаться ночью в больнице без мамы, да еще перенести хирургическое вмешательство без анестезии.

Со всеми своими кризисами Присцилла и дальше справлялась в одиночку.

– Когда я сломала ключицу в детском лагере в возрасте одиннадцати лет, я не сказала родителям об этом. Я знала, что они не защитят меня от боли и страданий. Вскоре я вернулась домой, и что с моей ключицей что-то не так, заметил друг семьи. Он велел матери срочно показать меня доктору. Врач сказал, что большей халатности он не видел в своей жизни.