Дмитрий Соколов - Исцеляющее безумие - между мистерией и психотерапией

Это, на самом деле, довольно долгая история. Еще год перемалывались жернова событий, в результате которых Костик послал на хер свою бывшую единственную любовь и ее нового первого. В результате которых Костик сумел выставить счет бывшим друзьям, зажавшим часть его денег, и медленно по счету получить. В результате которых он женился, родил ребенка и устроился на приличную работу, где он уже давно получает сильно больше, чем я за свои писания.

И так далее. Конечно, событий было много. Но демон гордости мне говорит, что начало было положено в «комнате ужасов», где был сломлен один из дурацких Костика стереотипов, и который стал примером для слома других. Впрочем, это скорее гордость организатора – я им свечку не держал, я совсем другим в это время занимался. Ну, не то чтобы совсем-совсем другим…

Может быть, не совсем в тему этой главы я хочу рассказать еще одну историю.

Блядство является очень сильной силой.

И борьба с ним – очень сильная борьба.

Однажды у меня была группа, центральной темой которой была Борьба-с-Блядством. Я тогда совсем недавно женился, и тема была очень актуальной (я думал, что Женитьба Положит Конец). Организовала группу моя бывшая любовница. Пока группа происходила, мы с ней жили в одной квартире, но вместе не спали. Напряжение было очевидно.

А Рыженькая была молодой и очень сексуальной девушкой. Очень вызывающе сексуальной, я бы сказал – уж во всяком случае, одеждой и манерами. То есть как девушкой – она была мамой сына лет трех и женой профессора того института, который не так давно закончила. Понятно, что муж ее был возраста отца. И понятно было (то есть ей понятно, по ее словам), что он от импотенции был уже недалек, а на «блядство» у Рыженькой был строжайший запрет.

Рыженькая мне нравилась, по нарастающей. Она хорошо и честно работала на группе. Все главное произошло в последнюю ночь, после четвертого дня работы, когда мы решили сверх дневной программы устроить «карнавальную ночь». Ночь состояла из импровизационных сцен, когда мы договаривались об изначальном раскладе, а потом каждый делал что хотел в рамках этого расклада.

Первой сценой был «Сумасшедший дом», который удался тем ярче, что половина участников работала в психиатрии (включая и Рыженькую). Она в этой сцене была какой-то депрессивно-параноидальной, а я – сексуальным маньяком. Каждый, понятно, отыгрывал свое. Она, помню, спряталась в какой-то шкаф, а я защищал ее от санитаров, и вообще старался привечать, по голове гладил. Она вроде не очень замечала.

Второй сценой был «Гарем», где жены в конце концов подняли восстание и сбежали от шаха (от меня) на кухню.

Третьей сценой была «Африка». Была уже глубокая ночь. Я потушил свет и включил быструю музыку барабанов, а в углу комнаты насыпал большую кучу битого стекла (бутылки я бил вечером в подъезде, уже наряженный и расписанный для карнавала; надо было видеть лица соседей, которые вышли на шум!). Мы долго и молча танцевали как Дикое Африканское Племя, а потом, в танце, я босиком зашел на стекла и потанцевал там, а потом те, кто хотел, стали делать то же самое. Так продолжалось, наверное, с полчаса. Рыженькая исступленно танцевала в противоположном от меня (и от стекла) конце комнаты.

И вдруг она подскочила к куче стекла и прыгнула на нее. Но не расслабленно и «нежно», как это делали все мы, а наоборот, она бросилась на стекла и стала с бешеной силой топтать, бить их ногами. Она была не босиком, а в тонких колготках. Через пару минут она упала на колени и продолжала топтать стекла уже коленями. Выглядело это, конечно, страшно. Мы танцевали рядом, но не вмешивались. Били барабаны.

Рыженькая наконец спрыгнула со стекла и бросилась в соседнюю комнату оставляя кровавые следы на паркете. Там она стала плакать и завывать, вначале нечленораздельно, а потом повторяя что-то вроде «Володенька, не могу я с тобой больше жить! Володя, я так больше не выдержу!» Я послушал ее и вернулся в комнату, где затихал танец. Я промокнул палец в луже ее крови и мазнул каждому по середине лба.

Кроме простого («Дикого Африканского») братания я имел в виду что-то вроде того, что все мы одним миром мазаны, и всех нас мучит одно и то же.