Самуил Лурье - Успехи ясновидения

Да, голос - знакомый, окрашенный усталостью и болью, - а синтаксис ума и зрение - не совсем как у людей - и разоблачают доступную, обычную, к нам обращенную реальность как самообман.

Смысл того, что якобы есть, определяется тем, чего нет, - отсутствием, убыванием, вычитанием.

Я слышу не то, что ты говоришь, а голос.

Я вижу не то, во что ты одета, а ровный снег.

И это не комната, где мы сидим, но полюс;

плюс наши следы ведут от него, а не к.

Дело не в том, что скоро все кончится, как у всех. А просто мироздание работает как невообразимый пылесос, добиваясь полной и окончательной Пустоты, - и одна, отдельно взятая пылинка догадывается, что происходит.

Или, допустим, Второе Начало Термодинамики стало душой и талантом одного из нас. И метафора кричит об энтропии как мере всех вещей.

Получаются - вместо сладких звуков и молитв - какие-то афоризмы в духе фрагментов Гераклита Темного:

...В этом и есть, видать,

роль материи во

времени - передать

все во власть ничего,

чтоб заселить верто

град голубой мечты,

разменявши ничто

на собственные черты.

*****

...Когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал,

помни: пространство, которому, кажется, ничего

не нужно, на самом деле нуждается сильно во

взгляде со стороны, в критерии пустоты.

И сослужить эту службу способен только ты.

*****

...Это - комплекс статуи, слиться с теменью

согласной, внутренности скрепя.

Человек отличается только степенью

отчаянья от самого себя.

****

...Человеку всюду

мнится та перспектива, в которой он

пропадает из виду. И если он слышит звон,

то звонят по нему: пьют, бьют и сдают посуду.

.......................................................................

Пыль садится на вещи летом, как снег зимой.

В этом - заслуга поверхности, плоскости. В ней самой

есть эта тяга вверх: к пыли и к снегу. Или

просто к небытию. И, сродни строке,

"не забывай меня" шепчет пыль руке

с тряпкой, и мокрая тряпка вбирает шепот пыли.

*****

... Накал нормальной звезды таков,

что, охлаждаясь, горазд породить алфавит,

растительность, форму времени; просто - нас,

с нашим прошлым, будущим, настоящим

и так далее. Мы - всего лишь

градусники, братья и сестры льда,

а не Бетельгейзе.

.......................................................................

... Пахнет оледененьем.

Пахнет, я бы добавил, неолитом и палеолитом.

В просторечии - будущим. Ибо оледененье

есть категория будущего, которое есть пора,

когда больше уже никого не любишь,

даже себя.

*****

...Знаешь, пейзаж - то, чего не знаешь.

Помни об этом, когда там судьбе пеняешь.

Когда-нибудь, в серую краску уставясь взглядом,

ты узнаешь себя. И серую краску рядом.

*****

...С другой стороны, взять созвездия. Как выразился бы судья,

поскольку для них скорость света - бедствие,

присутствие их суть отсутствие, и бытие - лишь следствие

небытия.

*****

... Не думаю, что во всем

виноваты деньги, бег времени или я.

Во всяком случае, не менее вероятно,

что знаменитая неодушевленность

космоса, устав от своей дурной

бесконечности, ищет себе земного

пристанища, и мы - тут как тут. И нужно еще сказать

спасибо, когда она ограничивается квартирой,

выраженьем лица или участком мозга,

а не загоняет нас прямо в землю,

как случилось с родителями, с братом, с сестренкой, с Д.

*****

И разница между зеркалом, в которое вы глядитесь,

и теми, кто вас не помнит, тоже невелика.

В общем, пересказать горестную метафизику Иосифа Бродского невозможно. Разве только вывод из нее - этический, практический - про человеческую гордыню: что нет ничего бездарней. Поскольку личность - мнимая величина, вроде корня из минус единицы. Самая что ни на есть христианская мысль, между прочим:

... Узнать,

что тебя обманули, что совершенно

о тебе позабыли или - наоборот

что тебя до сих пор ненавидят - крайне

неприятно. Но воображать себя

центром даже невзрачного мирозданья

непристойно и невыносимо.

Редкий,

возможно, единственный посетитель

этих мест, я думаю, я имею

право описывать без прикрас

увиденное. Вот она, наша маленькая Валгалла,

наше сильно запущенное именье

во времени, с горсткой ревизских душ,

с угодьями, где отточенному серпу,

пожалуй, особенно не разгуляться,

и где снежинки медленно кружатся как пример

поведения в вакууме.

Да, печальное смирение - окончательное слово Бродского. История против человека, природе вообще не до него. Как Тютчев еще предполагал, Сфинкс блефует, - мы гибнем просто так, ни за что. Жизнь освещается только речью, доведенной до второго, третьего - до последнего смысла. Такая речь, пересказывая молчание, придвигается к нему все ближе - вот-вот соскользнет: