У нашего больного мы наблюдаем также несомненные афазические расстройства, в которых симптомы сензорной, моторной и амнестической афазии выступают скорее как периферические, чем как центральные.
В чем сущность речевых расстройств у К.? Нам думается, что ближе и точнее всего можно определить их как распад значения слова, как семантическую афазию (Хэд) при относительной сохранности звуковой, внешней, физической стороны речи и при сохранности предметной отнесенности слова, т. е. индикативной функции речи. Слово для больного имеет лишь одно определенное буквальное значение, всецело определяемое ситуацией: предметную отнесенность.
Это сказывается прежде всего в том, что никакие операции, которые требуют от больного сосредоточения внимания на самом слове или на значении слова как таковом, вне конкретной ситуации оказываются для больного невыполненными по существу. Так, в задачах, где требуется сравнение двух значений, испытуемый уводится от прямого пути решения задачи предметным значением слова и вместо сравнения понятий воспроизводит конкретные ситуации. Приведем примеры. Врач: «Что больше: море или река?» - К.: «Море». - Врач: «Почему?» - К.: «Бывают аварии, погибают, и вместе с матросами и значит погибают...» - Врач: «Что больше: дерево или цветок?» - К.: «Дерево». - Врач: «Почему?» - К.: «Потому, что и цветок увядает, цветок роскошь, а из этого делают разные, делают из столов, из всяких таких». - Врач: «Что больше: платье или перчатки?» - К.: «Платье». - Врач: «Почему?» - К.: «Потому, что лучше платье, чем перчатки». - Врач: «Из каких букв составлено слово „стол“?» - К.: «Стол бывает деревянный».
Из этих примеров видно, что слово сейчас же указывает на предмет, и дальше больной может разговаривать только о предмете, но не о слове. Это особенно хорошо видно из последнего примера. Так же точно больной правильно производит сравнение больших и меньших предметов, потому что он сравнивает предметы, но мотивировать свои сравнения он не может потому, что у него превалирует предметная отнесенность слова, которая уводит больного от операции над понятиями. Это общее правило для речи больного: он не замечает слова как такового, как мы не замечаем совершенно прозрачного стекла, через которое рассматриваем какой-либо предмет. Более ранняя и примитивная индикативная функция слова выступает на первый план и целиком исчерпывает всю смысловую функцию реки. Больной может сказать нечто о столе, как о предмете, но ничего не может сказать о столе как слове. Он его просто не замечает, как мы не замечаем указательного жеста, а видим только то, на что этот жест указывает. Это вытекает из полной неосознанности слова как такового и невозможности произвольного, оторванного от ситуации употребления его. Поэтому доступная по смыслу испытуемому операция становится для него невозможной, как только она требует внимания к словесной форме как таковой. Изменение падежа нарушает понимание. Больной правильно отбирает карточки с верными и неверными суждениями: снег черный, снег белый, снег горячий, снег холодный. Он так же понимает, что вода тушит огонь, но не может отобрать верные суждения из следующих четырех: вода тушит огонь, огонь тушит воду, вода тушится огнем и огонь тушится водой. Он не знает, где здесь правильное и где неправильное. После опыта растерян и не понимает более самых простых фраз о воде и огне, но наряду с этим здесь же при разговоре о пожаре, когда больной введен в конкретную ситуацию, он обнаруживает не только полное понимание ситуации пожара, но с удивительным речевым богатством объясняет различные способы тушения пожара. Больной говорит, что огонь тушат шлангом, огнетушителем, брандспойтом и т. д.
Из этих опытов становится очевидно, что не недостаток понимания по существу и не ограниченность речевых возможностей являются причинами неудачи эксперимента, но только невозможность понимания семантического строя различно построенных грамматических фраз. Больной не улавливает тождественности смысла в разных формах и различия смысла в сходных формах.
Поэтому его речь полна констатации и совершенно лишена объяснений. Из непонимания отношения значений в сложной фразе создается аграмматизм. На вопрос, почему ходят в театр, К. отвечает: «Это, конечно, некоторая роскошь, каждый может в своих ресурсах и на галерке и в партере, а если у кого больше - увеличить свои это...» и т. д.
Из ряда опытов видно, что затрудненность в развернутой речи в основном связана не с недостатком слова, а с трудностями смыслового построения фразы из отдельных значений. Ассоциативный эксперимент показывает, что связи этого порядка легко доступны больному, так как они часто совпадают с векторами смыслового поля. Но большие затруднения представляет произвольное повторение слов и фраз. Вместо повторения испытуемый ассоциирует. Врач: «Картина». - К.: «Портрет». - Врач: «Германия». - К.: «Вильгельм». - Врач: «Какое я сказал слово?» - К.: «Германия». К. спонтанно при ситуации вопроса способен повторить слово, но сделать это по инструкции, произвольно для него трудно. Повторение фраз заменяется пересказом. Фраза распадается, из нее удерживаются два-три слова, вокруг которых создается привычная предметная ситуация.
Читать дальше