Карл Юнг - Отношения между эго и бессознательным

Если мы глубже проанализируем эти два способа реагирования, то обнаружим, что за оптимистической самоуверенностью первых кроется глубокое чувство бессилия, в отношении которого их сознательный оптимизм действует как безуспешная компенсация. И, напротив, пессимистическое смирение вторых маскирует дерзкую волю к власти, далеко превосходящую в самоуверенности сознательный оптимизм первых.

Этими двумя способами реагирования я обрисовал только две грубые крайности. Более тонкие оттенки, вероятно, обладали бы большей жизненной правдой. Как я уже говорил в другом месте, всякий, кто подвергается анализу, начинает бессознательно злоупотреблять недавно полученными знаниями в интересах своей анормальной, невротической установки, пока он, на ранних стадиях анализа, еще не освободился от своих симптомов настолько, чтобы можно было обойтись без дальнейшего лечения. Весьма важным способствующим этому фактором оказывается то обстоятельство, что на ранних стадиях анализа все понимается еще на объективном уровне, то есть без различения образа (imago) (Этот термин (“imago”) был занят психоанализом, однако в аналитической психологии его в значительной степени заменили термины “изначальный образ родителя” или “родительский архетип”. — Ред. Thе Collected Works.) и объекта, так что все приписывается непосредственно объекту. Отсюда, тот, для кого “другие люди” являются объектами первостепенной важности, из любого знания о себе, которое ему доведется усвоить на этой стадии анализа, сделает вывод: “Ага, так вот что, оказывается, представляют собой другие люди!” Поэтому он будет считать своим долгом просветить на сей счет всех остальных, в зависимости от характера, сохраняя при этом терпимость или ведя войну без пощады со всем миром. Другой же, ощущающий себя в большей степени объектом своих ближних, нежели их субъектом, будет тяготиться этими знаниями о себе и, соответственно, впадет в уныние. (Я, естественно, веду речь не о тех многочисленных и более поверхностных натурах, которых эти проблемы почти не затрагивают.) В обоих случаях отношение к объекту усиливается: в первом случае — в активном, во втором случае — в реактивном смысле. Заметно выделяется коллективный элемент. Один расширяет сферу своего действия, другой — сферу своего страдания.

Адлер воспользовался термином “богоподобие” для характеристики некоторых основных черт невротической психологии власти. И если я тоже заимствую это же выражение из “Фауста” Гете, то использую его здесь скорее в смысле той хорошо известной сцены, где Мефистофель пишет в альбом ученику: “Eritis sicut Deus, scientes bonum et malum” (“И будете, как Бог, знать добро и зло” (лат.) [Ср. “…и вы будете. как боги, знающие добро и зло”. (Быт. 3:8)]. — Прим. пер.), а в сторону добавляет:

[Все цитаты из “Фауста” даются. Если не оговорено особо, пер. Н. Холодковского.]

Богоподобие явно относится к знанию — знанию добра и зла. Анализ и сознательное понимание (conscious realization) бессознательных содержаний порождают в известной мере самодовольную терпимость, благодаря которой могут приниматься Даже неудобоваримые порции своей бессознательной характерологии. Эта терпимость может выглядеть весьма мудрой и незаурядной, но на деле часто оказывается не более чем широким жестом, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Две сферы, которые до этого боязливо оберегались от встречи друг с другом, оказались теперь сведенными вместе. После преодоления значительного сопротивления достигается единство противоположностей, по крайней мере, с виду. Более полное понимание, совмещение того, что прежде было разделено, и, отсюда, видимое преодоление морального конфликта дают начало чувству превосходства, которое вполне можно передать термином “богоподобие”. Но это же самое совмещение добра и зла может совершенно иначе подействовать на представителей различных темпераментов. Не каждый почувствует себя сверхчеловеком, держа в руках весы добра и зла. Кто-то может ощутить себя беспомощным существом, оказавшимся на перепутье, а скорее потерявшим управление кораблем, зажатым между Сциллой и Харибдой. Ибо, сам того не ведая, он попадает, возможно, в самый продолжительный и самый древний из человеческих конфликтов, испытывая муки, вызываемые коллизией вечных начал. Вполне возможно, что он почувствует себя Прометеем, прикованным к скале на Кавказе, или просто распятым на кресте. Вероятно, это и будет “богоподобием” в страдании. Разумеется, богоподобие — не научное понятие, хотя оно весьма удачно характеризует обсуждаемое здесь психологическое состояние. Я даже не уверен в том, что каждый читатель сразу схватит своеобразие душевного состояния, подразумеваемого этим словом. И к тому же оно принадлежит исключительно сфере беллетристики. Поэтому, с моей стороны было бы благоразумнее дать более точное и полное описание этого состояния. Итак, инсайт и понимание, приобретаемые пациентом в ходе анализа, обычно открывают ему много из того, что ранее было бессознательным. Как и следовало ожидать, он прилагает эти знания к своему окружению; в результате он видит, — или думает, что видит, — множество вещей, бывших до этого незримыми. Так как его знания оказались полезными для него, он с готовностью допускает, что они могли бы оказаться полезными и для других. Так он может стать самонадеянным, и хотя за этим, возможно, стоят добрые, намерения, тем не менее, подобная самонадеянность раздражает других людей. У него появляется такое чувство, как если бы он обладал ключом, подходящим ко многим, если не ко всем дверям. Впрочем, самому психоанализу свойственна та же льстящая самолюбию неосознанность своих ограничений, что ясно видно по его манере влезать в сферу искусства.