Карл Юнг - Отношения между эго и бессознательным

Пожалуй, мы окажемся ближе всего к истине, если представим себе сознательную и личную психику опирающейся на широкий фундамент врожденных и универсальных психических диспозиций, которые сами по себе бессознательны, а отношение личной психики к коллективной — как отношение индивидуума к обществу.

Но так же как индивидуум является не только неповторимым и отдельным созданием, но вместе с тем и социальным существом, так и человеческая психика, являясь автономным и полностью индивидуальным феноменом, представляет собой коллективное явление. И точно так же как определенные социальные функции или инстинкты противоположны интересам отдельных членов общества, так и человеческая психика проявляет определенные функции или тенденции, которые в силу своей коллективной природы противоположны индивидуальным потребностям. Причина этого кроется в том, что каждый человек рождается уже с высоко дифференцированным мозгом и поэтому обеспечивается широким диапазоном психической деятельности, которая не связана ни с онтогенетическим созреванием, ни с научением. Однако в той степени, в какой мозг различных людей одинаково дифференцирован, этой психической деятельности обеспечена возможность быть коллективной и универсальной. Это объясняет, например, любопытный факт, что бессознательные процессы самых далеких друг от друга народов и рас обнаруживают совершенно поразительное соответствие, которое проявляется, среди прочего, в экстраординарных, но достоверно установленных аналогиях между формами (и мотивами) автохтонных мифов. Универсальное подобие головного мозга. человека ведет к универсальной возможности однообразного психического функционирования. Это функционирование и есть коллективная души (psyche). Поскольку существуют различия, соответствующие расе, роду или даже семье, то в добавление к “всеобщей” коллективной душе, можно также говорить о таких ее разновидностях, как расовая, племенная и семейная душа. Если воспользоваться выражением Пьера Жане (Pierre Janet, Les Nevroses (Paris, 1898).), то коллективная душа заключает в себе parties inferieures (Низшие части (фр.). — Прим. пер) психических функций, то есть те глубоко укоренившиеся, почти автоматические части души индивидуума, которые являются врожденными и обнаруживаются повсеместно, а значит, носят безличный или сверхличный характер. Сознание плюс личное бессознательное составляют parties superieures (Высшие части (фр-)- Прим. пер.) психических функций, то есть те части, которые развиваются в онтогенезе и приобретаются с опытом. В результате тот, кто присоединяет к своему богатству, которое досталось ему в ходе своего онтогенетического развития, еще и бессознательное наследство коллективной души, как если бы оно было частью первого, незаконным образом расширяет сферу своей личности. со всеми вытекающими последствиями. Коль скоро коллективная душа заключает в себе parties inferieures психических функций и. таким образом, образует базис каждой личности, подобное присоединение наследства коллективной души приводит к дроблению и обесцениванию личности, что проявляется либо в вышеупомянутом угасании веры в себя, либо в бессознательном повышении значительности своего Я (ego) вплоть до появления патологической воли к власти.

Поднимая личное бессознательное в сознание, анализ заставляет субъекта осознавать то, что он обычно замечает в других, но никогда — в самом себе. Это открытие делает его менее индивидуально своеобразным и вместе с тем более коллективным. Подобная коллективизация — не всегда шаг к несчастью; иногда она может оказаться ступенькой к благу. Есть люди, которые подавляют свои хорошие качества и сознательно дают волю споим инфантильным желаниям. Подъем вытесненных содержании поначалу вносит в сознание чисто личные содержания; но с ними оказываются связанными и коллективные элементы бессознательного, вездесущие инстинкты, качества и идеи (образы), а также все те “среднестатистические” доли добродетели и порока, которые мы признаем, говоря: “В каждом есть что-то от преступника, гения и святого”. Так возникает динамичная картина, в полной мере содержащая все то, что разыгрывается на мировой шахматной доске: счастье и несчастье, честь и бесчестье. Постепенно создается чувство солидарности с миром, которое многие считают весьма позитивным и, в определенных случаях, оно действительно оказывается решающим фактором в лечении неврозов. Я сам был свидетелем того, как некоторым больным в этом состоянии впервые в жизни удавалось вызвать любовь и даже испытать ее самим; или как, отважившись на прыжок в неизвестное, они встречались с той самой судьбой, которая была им уготована. Немало я повидал и тех, кто, считая это состояние конечным, пребывал в нем годами, охваченный инициативной эйфорией. Мне доводилось часто слышать упоминание таких случаев в качестве блестящих примеров аналитической терапии. Однако я должен обратить внимание на то, что больные этого эйфорического и инициативного типа столь остро нуждаются в размежевании с миром, что никто не смог бы признать их в принципе вылеченными. По моему мнению, они настолько же вылечены, насколько не вылечены. У меня была возможность проследить жизненный путь таких пациентов и, нужно признаться, многие из них обнаруживали неумение приспособиться к окружающей обстановке, что, в случае хронической неприспособленности, постепенно приводит к бесплодию и скуке, столь характерным для тех, кто лишился своего Я (ego). Здесь я опять-таки говорю о пограничных случаях, а не о тех менее ценных, обычных средних людях, для которых вопрос адаптации носит скорее технический, чем проблематический характер. Будь я больше врачом, чем исследователем, то, конечно, не смог бы удержаться от известного оптимизма с суждениях. потому что тогда мой взор был бы прикован к количеству исцелений. Но моя совесть исследователя обеспокоена не количеством, а качеством. Природа аристократична, и один стоящий человек перевешивает десяток других, менее ценных. Я внимательно присматривался к ценным людям, и именно на них открыл для себя сомнительность результатов чисто личного анализа, а также научился понимать причины этой сомнительности.