Алис Миллер - Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я

Родители кажутся ребенку людьми, свободными от инстинктивных желаний, так как они могут скрывать свою сексуальную активность, в то время как их ребенок находится под постоянным контролем 6.

Первую часть «Демиана», на мой взгляд, легко понять на эмоциональном уровне. Это относится и к читателям, выросшим в совсем другой социальной среде. Продолжать чтение мне было довольно затруднительно из-за весьма своеобразной системы ценностей автора. Вероятно, он унаследовал ее у родителей, которые были миссионерами во втором поколении. Своеобразие неосознанных моральных критериев Гессе нашло отражение во многих его произведениях, но проще всего интерпретировать их на примере «Демиана».

Собственный горький опыт (старшие ребята шантажировали его с применением насилия) не принес Синклеру – главному герою – никакой пользы и не способствовал лучшему пониманию мира. Зло он воспринимал (согласно принятой у миссионеров терминологии) как «нечто пагубное». Его воплощением была отнюдь не жестокость, но какие-то вроде бы совершенно вздорные поступки, например, пьянство в трактире.

Столь специфическое представление о феномене зла маленький Герман заимствовал у своих родителей. Поэтому все, что произошло и происходит после появления в рассказе бога Абраксаса, призванного «соединить Божественное и дьявольское», кажется чем-то странным и не имеющим логической связи с предыдущим повествованием и нас больше не трогает. Зло как бы искусственно объединяется с Добром. Мальчику кажется, что он уже никогда не избавится от «зла», ибо страх и чувство вины уже приумножили «зло» в его душе и дали ему эмоциональный заряд. Остается лишь «убить» его в себе.

«Я снова искренне старался построить на развалинах рухнувшей жизни некий „светлый мир“, снова жил одним-единственным желанием освободиться от темного и злого 6 себе и целиком пребывать в светлом, преклонив колена перед богами.» (курсив мой.– А.М.) 7 .

В 1977 году в Цюрихе прошла выставка, посвященная творчеству Гессе. На ней я увидела картину, висевшую над кроватью маленького Германа. Справа был показан «путь истинный», полный терниев и страданий, которые вел прямо на небо. Слева путнику были уготованы всяческие радости, но зато эта дорога вела в ад. На пути к нему встречалось несколько трактиров. Вероятно, женщины того социального слоя хотели с помощью грозных предостережений удержать мужей и сыновей от посещения питейных заведений. Много внимания трактирам уделяется и в «Демиане». Это довольно странно хотя бы уже потому, что у Германа не было никакой потребности наведываться в трактир. Ему всего лишь хотелось вырваться из узких рамок навязанной ему родителями системы ценностных координат.

Любой ребенок создает для себя образ зла, исходя из возникших в атмосфере отчего дома запретов и страхов. Потребуется много времени и усилий для того, чтобы человек осознал, что нет поводов для обвинений себя в «пагубных пристрастиях» и не следует относить эти «пристрастия» за счет «низменных инстинктов». Это только вполне понятная латентная реакция на причиненные в детстве и так и не исцеленные душевные травмы. Но, в отличие от ребенка, взрослый человек способен выявить причины скрытой душевной болезни, избавиться от нее и даже извиниться перед посторонними людьми за бессознательно причиненные им обиды. В сущности, он должен сделать это не только ради них, но и ради себя. Ведь избавиться от мучающего с детства неосознанного чувства вины мы можем лишь в том случае, если не будем умножать груз ошибок и прегрешений.

Насколько Гессе боялся потерять родительскую «любовь» и насколько этот страх угрожал лишить Гессе подлинного Я, свидетельствует следующий фрагмент из «Демиана»:

«Но там, где мы выказывали любовь и уважение не по привычке а по собственной воле, там, где мы были учениками и друзьями по зову сердца,– там горек и ужасен тот миг, когда мы вдруг догадываемся, что главная струя нашего естества хочет увести нас от того, кого мы любили. Тогда каждая мысль, отвергающая прежнего друга и учителя, направляет свое ядовитое жало в наше собственное сердце, тогда каждый наш оборонительный урад попадает нам же в лицо. Тогда на ум тому, кто не сомневался в своей нравственности, приходит, клеймя его позором, слова «вероломство» и «неблагодарность», тогда испуганная душа боязливо бежит назад, в милые долы добродетелей детства, и никак не может поверить, что и этот разлом должен произойти, что и эта связь должна быть оборвана» 8.