Алис Миллер - Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я

Аналогичным образом обстоят дела и у большинства психотерапевтов и психиатров, как занимающихся частной практикой, так и работающих в клиниках. Они, правда, вместо слов «плохой», «нечистый», «злой», «эгоистичный», «испорченный» используют термины «нарциссизм», «эксгибиционизм», «деструктивное поведение», «регрессивный синдром», «неопределенная симптоматика», не замечая, что в их устах эти термины имеют негативный оттенок. Они со своим набором абстрактных терминов, своим «научным подходом», своей объективирующей позицией и страстным желанием непременно поставить диагноз чем-то схожи с матерями, бросающими презрительные взгляды на своего трехлетнего ребенка.

Нередко психотерапевт, столкнувшись с презрительным отношением к нему пациента, отстаивает свое превосходство с помощью научных теорий. Тем самым он возводит вокруг себя защитный вал, как бы отгораживаясь от подлинного Я чужого человека. Оно не откроется ему, как не открылось в свое время матери. Но если благодаря собственной чуткой духовной организации ему вдруг удастся проникнуться пониманием к сидящему напротив человеку, заглянуть в его детство, осознать, что он, в сущности, не виноват в том, что презирает целителя, ибо сам так и остался маленьким ребенком, презираемым и отверженным, тогда психотерапевту уже не потребуется подводить под свое поведение солидную теоретическую базу, ибо он не будет чувствовать себя уязвленным. Теорию знать важно. Однако даже правильную теорию психотерапевту не следует рассматривать как оборонительное оружие, ибо ему не следует уподобляться авторитарным родителям.

Не приводя конкретных наглядных примеров очень трудно описать, что испытывает в жизни человек, который столкнулся в детстве с презрительным отношением к нему со стороны родителей, в особенности с презрением к своим чувствам и своей жизнерадостности. Разумеется, можно было бы использовать различные научные модели, чтобы показать, как человек пытается отстоять право на выражение своих чувств, но это не позволяет передать эмоциональную атмосферу, показать читателю душевные муки человека. Иными словами, об эмпатии в таком случае не может быть даже речи. Чисто теоретические построения лишают нас возможности проникнуть в эмоциональный мир пациента, мы спокойно можем обсуждать чужие проблемы, классифицировать их, ставить диагноз и вообще говорить о пациентах на профессиональном языке, непонятном им. Такую методику я отвергаю, зато всегда стараюсь приводить примеры из жизни.

Ведь только рассказ о жизни конкретного человека позволяет показать, почему пациент пришел к выводу, что нечто, сделанное им в детстве, есть «зло»; только так можно в полной мере ощутить, как трудно ребенку разгадать, почему родители с самого начала жестоко обращались с ним. При известных условиях он всю жизнь будет напрасно пытаться вырваться из возведенных вокруг его души крепких тюремных стен, не позволяющих человеку увидеть в истинном свете себя и свою судьбу.

Я решила проанализировать эту необычайно сложную проблему на примере Германа Гессе не только потому, что история, о которой я расскажу, уже известна, а потому, что в своих произведениях он сам достаточно откровенно рассказывает о собственных переживаниях и ощущениях.

На первых же страницах «Демиана» описывается семья, где царят добрые патриархальные нравы и культ чистоты и где ребенок, вынужденный прибегнуть ко лжи во спасение, не встречает у родителей ни малейшего понимания. (По ряду косвенных признаков можно догадаться, что Гессе описывает обстановку, в которой родился и вырос.) Итак, ребенок остается один на один со своим грехом и чувствует себя вконец пропащим, озлобленным и отверженным маленьким человечком, хотя никто не ругает его (они ведь не знают «ужасной истины») и все относятся к нему с симпатией.

Эта ситуация многим хорошо знакома. Нам также присуще желание идеализировать свой отчий дом. Это желание отражает как потребность по-прежнему смотреть на мир глазами ребенка, так и подспудные воспоминания о жестоких методах воспитания.

Как и почти все родители, так и мои не помогали тем пробудившимся инстинктам, о которых не говорили. Помогали они только, с беспредельной заботливостью, моим безнадежным попыткам отвергнуть реальность и по-прежнему жить в мире детства, который становился все нереальнее и лживее. Не знаю, многое ли тут способны сделать родители, и своих родителей нисколько не упрекаю. Это было мое дело – справиться с собой и найти свой путь, и делал я свое дело плохо, как большинство людей благовоспитанных, (курсив мой.– А.М.) 5 .