Екатерина Мурашова - Лечить или любить?

— А вы, часом, не преувеличиваете? — осторожно поинтересовалась я. Теперь клиника неврозов не казалась мне такой уж далекой от этого «ботиночного» случая. — Может быть, он просто их там забывает? Ну, шнурки развязывает или еще что?

— Нет, нет, поверьте! Он делает это совершенно сознательно! Но я не понимаю, что это означает, и от этого буквально схожу с ума! Я уже полгода не могу уснуть без снотворного. Недавно пропустила такую ошибку в балансе, которую заметила бы и двадцать пять лет назад, когда только работать начинала…

— Вы спрашивали?

— Тысячу раз! Никакого ответа.

— Что-то еще в поведении Саши в последнее время изменилось? В школе, с друзьями, в шахматном клубе?

— Нет, ничего. То есть мне никто ничего не говорил. Учится он хорошо, в соревнованиях недавно участвовал, занял третье место. Приятели иногда приходят музыку слушать, в шахматы играют — все как всегда.

— Ведите сюда Сашу. Пойдет?

— Конечно, пойдет. Если я попрошу. А о чем вы с ним говорить будете?

— Посмотрим по обстоятельствам.

Саша — черноглазый, очень высокий юноша, сидел в кресле, высоко подняв колени, и доброжелательно улыбался. Давно мне не приходилось видеть такого «закрытого» подростка. Отвечает на все вопросы, не злится, не ёрничает, вроде бы искренне хочет помочь разобраться, но при этом не говорит ни-че-го.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что мать на грани невроза?

— Да, меня очень волнует ее состояние.

— Что это за ботинки на тумбочке?

— Ну, вы понимаете, в таком состоянии ее все раздражает.

— Ты их туда ставишь или нет?

— Наверное, было несколько раз, я не помню.

— Мать тебя чем-то «достала»?

— Ну что вы! У нас прекрасные отношения.

— У тебя есть какие-то тайны?

— Нет никаких тайн. Я вообще очень простой. Знаете, иногда даже забавно, у всех одноклассников какие-то проблемы со школой, со сверстниками, с родителями — а у меня нет.

— Никаких проблем?!

— Есть мелкие, конечно, вроде двойки за контрольную или там запоротого турнира, но я их решаю. А у всех вокруг трудности, переходный возраст… Я, знаете, как-то даже курить попробовал, просто так, для забавы.

— Ну и…

— Мама взяла куртку постирать, нашла в кармане сигареты, говорит: если ты хочешь курить, я буду тебе покупать. А девчонки в классе сказали: тебе сигарета не идет. Да я и сам знаю. Неинтересно. Бросил сразу же…

— Девушка у тебя есть?

— Нет.

— Почему? Ты парень видный, наверняка кто-то заглядывается.

— В детстве я с девчонками даже больше любил играть, чем с мальчишками. А теперь видите какой вырос. Я — не игровой человек. Каких-то там интрижек: сегодня я с этой встречаюсь, завтра — с этой, мне не надо. Я думаю, что в нашем возрасте отношения уже могут быть только серьезными. А я к серьезным отношениям пока не готов. Вот и все.

— Как ты думаешь, ты можешь чем-нибудь помочь матери?

— Я готов сделать все что угодно!

— А ботинки?

— Да что вы-то все об этих ботинках! Ну, мама — ладно, у нее — нервы, а вы-то что к ним привязались? Чепуха это, точно вам говорю!

И так далее, в том же духе, в течение часа.

Отчаявшись, я попросила Сашу нарисовать несколько проективных рисунков. Рисование не входило в число Сашиных талантов, но юноша честно попытался изобразить то, что я его просила. Все рисунки получились именно такими, каким я видела Сашу собственными глазами, — спокойные, доброжелательные, абсолютно без агрессии. Никаких несовпадений внешнего и внутреннего. Но вот рисунок «семья» надолго привлек мое внимание. Отличный рисунок — портреты мамы и Саши (опознать можно только по длине прически), между портретами пряничное сердце, так, как его рисуют девчонки, и вокруг всего этого — обведенная по линейке рамочка. Оба персонажа на портрете улыбаются. Улыбки похожи на оскал, но это вроде бы можно списать на неумелость художника. Что-то все же в этом рисунке меня настораживает. Какая-то уж очень показная для пятнадцати лет, пряничная любовь, и рамочка, чем-то напоминающая решетку…

— Ну что, вы что-нибудь во всем этом поняли? — Мария Михайловна смотрит на меня с надеждой.

— Ничего не поняла! — честно отвечаю я.

— И что же мне теперь делать? Ложиться в клинику? Но ведь я оттуда приду, а они… стоят, — Мария Михайловна наклонилась и закрыла лицо руками.

— Спокойно, спокойно, сейчас что-нибудь придумаем, — пообещала я, абсолютно не представляя себе, что именно делать дальше. Я ведь даже не знаю наверняка: чертовы ботинки на тумбочке — есть или нет? А если есть, то чей это симптом — Сашин или Марии Михайловны? Кого тут лечить-то, в конце концов?!