Дональд Винникотт - Пигля - Отчет о психоаналитическом лечении маленькой девочки

Я: Да, почти.

Габриела: Мне нужно умыться — я вернусь попрощаться. Раскрась его [змея] красным!

Я держал его за бечевку, пока она умывалась. Она вернулась за ним и ушла вместе с отцом, волоча и пытаясь запустить своего тяжелого, мокрого, липкого змея.

Комментарий

1. Расцветает в процессе соответствующего ее возрасту созревания.

2. Справляется с разлукой и знает, что возможность новой встречи существует.

3. Использует женскую обольстительность.

4. Обобщает психоанализ, перестроив свою жизнь в позитивном переносе.

5. Таким образом, ненависть безопасно испытывать и проявлять, поскольку она не уничтожит хороший интераналитический опыт.

28 октября 1966 года

Габриеле теперь уже пять лет и два месяца. Этот сеанс не был похож на все предыдущие. По сути дела, он выглядел скорее как встреча друзей. Вместе с отцом они подождали пять минут, поскольку приехали раньше назначенного времени, затем отец прошел в приемную, а Габриела, быстро ознакомившись с различными изменениями в комнате, стала заниматься тем, чем она, очевидно, и намеревалась заниматься.

Тот час, который мы провели вместе, был поделен на три части, из которых первая была наиболее важной. Она попросила паровой каток — цилиндрическую линейку. Мы 25 минут без большого энтузиазма занимались старой игрой, но с интенсивностью, присущей играм, в которые играют в пятилетнем возрасте. Она катала паровой каток ко мне, и когда он ударял меня по коленям, я умирал. Когда я был мертв, она пряталась. К этому времени мы очень хорошо знали все пути в углы. В ходе игры она одну за другой занимала свои позиции: я должен был оживать, начинал вспоминать, что был кто-то еще, кого я забыл, и потом постепенно искать ее. Наконец, я ее находил. Иногда таким же образом умирала она; потом она искала меня. Так продолжалось до тех пор, пока Габриела не почувствовала, что с нее достаточно, и вышла из игры. И перешла ко второму этапу.

Пока я сидел на маленьком стуле и вел свои записи, как в прежние времена, она сидела на полу, ко мне спиной, "одна в моем присутствии". Разговаривала со зверюшками и игрушками, и только время от времени давала мне понять: предполагалось, что я слышу. Вначале она брала барашка и говорила: "Где собачка?" Я находил конверт, в котором хранились остатки собачки, а Габриела рассказывала мне все про дырочку в ней и исследовала дырочку пальцем. Она сказала, что собачка не такая уж выпотрошенная, чтобы не могла стоять, и ставила ее рядом с барашком. Потом начинала вынимать игрушки и опорожнять корзинку. Какое-то время составляла поезд, говоря разборчиво, но сама с собой. Один раз сказала: "Смотри, какой я сделала длинный поезд!" Но он не был длинным, потому что она только вспоминала, каким он был на прошлых сеансах, когда игра шла не с целью общения.

Я: Ты вспоминаешь то, что игрушки для тебя значили, когда ты была маленькой Пиглей, а не большой Габриелой.

Габриела: Давай еще играть.

И она аккуратно убрала несколько игрушек, которые вынула, и в полном порядке сложила их под книжной полкой. Занимаясь этим, она заботливо обращалась с корзинкой и другими игрушками и говорила что-нибудь вроде: "Ну, вот так". В это время ее голова касалась моего локтя. Это не было чем-то преднамеренным, и она не отодвигалась. Просто так получалось. Габриела убрала собачку в конверт и сказала "до свидания". И поставила рядом с конвертом барашка. Потом сказала: "Теперь!" — что означало: мы переходим к чему-то другому.

Мы встали, и сначала показалось, что мы продолжим играть с паровым катком (в прятки). Однако она нашла детскую книжку с картинками. Я сел с ней рядом, и мы стали эту книжку перелистывать. Габриела смотрела на книжку с большим вниманием и, казалось, ей нравились те обрывки сведений, которые я мог дать о ней. Потом мы посмотрели другую книжку, в которой была масса картинок, но сама книжка была несколько сложноватой. Так что мы взяли другую, тоже с картинками, но и с текстом. Я пересказал ей текст, пока она переворачивала страницы. Наконец, она решила посмотреть книжку о животных. Она называла животных, если знала, и была очень счастлива и довольна. Я дал ей возможность рассказывать мне о чем она хотела; иногда в рассказах попадалось слово "черный", и я напомнил ей о черной маме.

Я: Ты стесняешься говорить мне что-то из того, что думаешь.

Она согласилась, но как-то нерешительно.

Я: Я знаю, когда ты на самом деле стесняешься — когда хочешь сказать мне, что ты меня любишь.