Дмитрий Соколов - Магическая медицина

Народ постепенно затих, а Леша смеялся, с маленькими перерывами, еще часа три. Может, он бы и успокоился пораньше, но в какой-то момент я подошел к нему опять и спросил: «Ты хоть смеешься из-за просветления или просто так?» Это, вероятно, поддало жару. Часа через три он смеяться еще не закончил, но я просто подошел к нему и вывел на улицу. Он смеялся и приговаривал: «У-у-у, какой ты дурак! У-у-у, какой же ты дурак!» В это время у разных людей были совсем разные процессы, и мне казалось, что этот хохот может мешать. Я развел костер и посадил его рядом. И сам стал возле костра.

Была где-то середина ночи. Я чувствовал, что грибной дух вселился в меня; я был сильным, воздушным и полным.

И тут ко мне подошла одна девушка и поманила к себе.

Это не очень относится к Лешиной истории, но само по себе интересно, и немного передает атмосферу той безумной ночи. Она зашептала мне на ухо: «Я боюсь!» Я зашептал ей так же: «Чего?» Она показала рукой во тьму и сказала: «Там я мертвая сижу!»

Неслабое сообщение.

Я взял ее за руку и попросил мне «ее мертвую» показать. Она показала, и когда мои глаза отвыкли от костра, я увидел за соседским забором какую-то странную фигуру. Я показал рукой: «Это?» Она кивнула. «И кто это?» «Это я, мертвая!»

Нельзя сказать, чтобы я целиком понимал ее логику. «Ну, — сказал я, — и что мы с этим будем делать?» «Я не знаю». «Понимаешь, — сказал я, — я тоже не знаю. Но я уверен, что тебе стоит с этим персонажем познакомиться».

И повел ее за руку к забору. Она дрожала, но шла. Мы постояли у забора, но я понял, что этого мало. Пришлось лезть через забор, что, конечно, не лучшее добрососедское дело, но я знал, что соседей дома нет.

Мы перелезли и медленно приблизились к странной фигуре. Как я и ожидал, это было корягой, куском спиленного дерева. Моя спутница села к нему, коснулась и стала о чем-то с ним разговаривать. Я постоял поодаль. Минут через десять она подняла ко мне счастливое лицо и сказала: «Я поняла. Теперь мы можем идти».

И мы постепенно вернулись к костру.

Это, кстати, по-моему, хорошая иллюстрация помощи человеку, когда сам «ведущий» не понимает на самом деле, куда и зачем он человека ведет; но процесс хорошо удается.

Леши у костра не было. Я не то чтобы бросился его искать, но через какое-то время мне стало любопытно. Я зашагал по саду и встретил его на тропинке. Он шел, как-то странно пошатываясь.

«В чем дело?»

«Всё отлично. Ай, грибочки! Славные! Я себе еще кетамина вколол, чтобы расширить состояние.»

Ах ты, кретин! У меня просто кулаки сжались. Это уже чистая наркомания, причем в идиотском выражении. Но когда человек уже что-то себе вколол, не лучшее время с ним разбираться. Я обозвал его придурком, а он улыбался и говорил: «Какой ты дурак, Митька! У-у-у, какой ты дурак!» Я сопроводил его к костру (кетамин — в принципе, анестетик, используемый для наркоза, поэтому под ним особо не погуляешь), проследил, чтобы он лег на коврик, а сам ушел в дом. Общаться с ним желания не было. Я видел, что его захлестнула подростковая наркоманская волна, а я такие вещи не люблю. Это, конечно, было нарушением правил мистерии. Но обсуждать все это стоило уже завтра.

Я ушел в дом и на какое-то время о Леше забыл. Ночь и вправду была очень бурная. Одна девчонка плакала навзрыд (то, что она рассказывала на следующее утро, было подобно шаманским историям: как существа из космоса разобрали на кусочки ее тело, все кусочки перемыли и сложили заново; а что она плакала, она вообще не помнила). Одна пожилая женщина танцевала сама по себе в совершенно безумном наряде. Несколько человек сидели в углу и держались за руки, глядя друг на друга влюбленными и счастливыми глазами.

Я побыл около каждого, попробовав прочувствовать «энергетику» и убедиться по ходу дела, что «всё нормально». Не знаю, сколько прошло тогда времени (время такими ночами вообще штука очень пластичная и условная). Помню, что состояние трипа уже стало утихать, когда я вышел опять на улицу. До рассвета еще было далеко. Я подошел к костру.

Леша сидел у костра и раскачивался. Я подошел к нему и услышал, что он тихо подвывал. Я опустился рядом с ним на корточки. Он повернул ко мне лицо — оно было серым и жутким.

«Как плохо!» «Митька, как плохо!»

«Что плохо-то?»

«Как херово!..»

«Да в чем дело?»

«Как херово!»

Больше от него ничего нельзя было добиться. Ему было плохо, но что такое было плохо — этого он, похоже, и сам не знал. «Глубоко плохо». Я, в общем-то, думал: так тебе и надо. Хотя надолго этого злорадства не хватило. Я сидел рядом и держал его за руку. Он немного раскачивался и время от времени подвывал.