В других языках сохранилось в грамматическом строе выражение резкой разницы между называнием и означением, т.е. конкретным и обобщенным употреблением слова (Сравни: «эта собака — Шарик» и «собаки — четвероногие»). Эти случаи различаются артиклем (определенным и неопределенным). А в венгерском языке существуют даже два разных спряжения глагола (неопределенное и объектное) в зависимости от того, идет речь о действии вообще или по отношению к определенному объекту. (В русском языке этот архаический класс лингвистических значений и их носители-артик-ли вымер. Остаток их — частица «-то»: «а книга-то интересная!».)
Можно отметить и обратные случаи, когда очень важные для современного человека категориальные отношения реальности не нашли еще своего отражения в структуре языка. Так, например, европейские языки не содержат грамматических указателей характера включения (полное оно или частичное, т.е. «все а суть Ь» или «некоторые а сутьЬ»). Примеры: «Книги читать полезно» (все или некоторые?) «Собака друг человека?» (относится это к каждой собаке, или ко всем, или к классу собак?).
Отсутствие структурных признаков, позволяющих различить исчерпывающее и частичное включение (или приписывание), оказывается сегодня серьезным дефектом обычного языка, который приводит к грубым ошибкам в выводах, затрудняет общение человека с машиной и т.д. (Иллюстрация возникающих бессмыслиц: Собака — друг человека. Собака укусила Ваню. Друг человека укусил Ваню. Тот, кто кусает, человека, враг человеку. Ваня — человек. Друг человека является врагом человека.)
Аналогичные трудности вызываются тем, что язык не различает физической причинности и логического вытекания, обозначая оба структурой «если... то» (сравним: «Если нагреть тело, то оно расширится» и «если параллельные не пересекаются, то сумма углов треугольника равна 180°»).
Чтобы выделить и отличать те отношения действительности, которые выступают в качестве лингвистических значений, т.е. выражаются в определенных отношениях языковых знаков, назовем их языковыми категориями. По-другому, их называют семантическими классами. Семантический класс определяется тем, к какой категории относит он объекты любых знаков, попадающих в него.
Так, например, в русском языке объект, обозначаемый словом, может быть отнесен к категории вещей (класс существительных) или действий и состояний (глаголы), свойств вещей (прилагательные), или свойств действий (наречия). В свою очередь, каждый из этих объектов может быть отнесен к классу действующих (подлежащее), или подвергающихся действию (прямое дополнение), или относящихся определенным образом к действию (косвенное дополнение). Далее, объекты высказывания могут быть отнесены к классу самих действий (сказуемое), или условий, в которых осуществляется действие (обстоятельство), или свойств носителей и объектов действия (определения). Все эти классы могут дифференцироваться далее (например, по отношениям к действию — орудие, объект, принадлежность, время, продолжительность, частота, реальность; по отношению к объекту — одушевленность, принадлежность, единичность или множественность и т.д.).
А теперь обратим внимание на одно важнейшее обстоятельство, которое ранее мы помянули только мимоходом. Само отношение обозначения может быть установлено только с помощью других знаков. Значение нового знака раскрывается лишь через его отношение к известным знакам. Как мы знаем, такими знаками могут быть в языке жесты или слова. Итак, значение знака можно установить или сочетанием его с жестами (и вещами) или сочетанием его со словами.
Но любое значащее (т.е. не бессмысленное) сочетание слов имеет и лингвистическое значение, т.е. укладывает объекты в определенные категории, утверждает между ними определенные отношения. Таким образом, словесное раскрытие значений всегда одновременно является их категоризацией. Иначе говоря, само обозначение словом (называние) является всегда отнесением объектов к определенным семантическим классам, т.е. истолкованием их в рамках определенных категорий реальности.
Это относится даже к случаям остенсивных определений. Например, когда мы указываем на нечто и говорим «это — часы», мы не только указываем, что это нечто, служащее для измерения времени (семантическое поле). Мы одновременно классифицируем это «нечто» как вещь. Ибо форма существительного есть лингвистический способ обозначения любых вещей. А когда мы объясняем плачущему ребенку то, что произошло, показывая на кошку и говоря «царапается», мы вместе с названием даем и классификацию того, что случилось как действия. (Это есть лингвистическое значение глагольной формы.)
Читать дальше