Джованни Моска - Воспоминания о школе

Или на соломенный стульчик, такой, на котором он сидел сам, когда делал уроки или обедал? Это несерьезно. Нужно было что-то, о чем Мартинелли не знал, потому что никогда в жизни не видел. Поэтому из уважения к королю он поставил друг на друга много скамеечек, стульев и табуреток, а на вершину этой чудом держащейся башни посадил короля. Так что подданные оставались далеко-далеко внизу и казались совсем крошечными. И я не собирался объяснять Мартинелли, что его человечки непропорциональны: ведь, нарушив пропорции, он нашел самый точный способ подчеркнуть величие короля.

Как-то раз после прогулки по Римскому Форуму я сказал ребятам:

— Нарисуйте то, что вас больше всего поразило.

И Ронкони, мальчик, чьи мысли были гораздо старше его самого, хотя сам он об этом и не подозревал, — глаза у него были огромные и черные, личико тонкое и бледное, на тонких запястьях проступали вены, а на губах — улыбка, которую в последний раз я увидел несколько месяцев спустя на белоснежной подушке, почти не примятой под невесомой маленькой головой, — этот самый Ронкони показал мне такой рисунок:

Среди полуразрушенных колонн прогуливались древние римляне и летали бабочки.

— Это древние или современные бабочки? — шутливо спросил я его.

— Бабочки всегда одни и те же, — серьезно ответил Ронкони.

— А эти дети, которые там играют, почему они не одеты как древние римляне?

Он окинул меня взглядом, в котором читалось: «Ты же учитель, ну как ты можешь не понимать таких простых вещей?»

Ронкони был явно расстроен. Он любил меня, ставил выше себя и был уверен, что я все понимаю, в том числе и детские мысли, которые бывают такими взрослыми и глубокими, что никто их понять не может.

— Дети, — сказал он мне, — всегда одинаковые. Они всегда играют. И древнеримские дети были такими же, как мы: они играли с мячом, с обручем и совсем не знали, что они древнеримские.

Я не нашелся, что ответить.

Мне пришли на ум стихи одного поэта — о том, как в Риме на раскопках древнего храма нашли детские захоронения. И поэт в своем стихотворении спрашивает у умерших детей:

— Что вы делали, когда были живы? О чем вы думали тогда? И Рим, каким был Рим?

— Что мы можем об этом знать? — отвечают они. — Мы ведь были детьми, мы играли, бегали за бабочками, как все дети. Что еще тебе сказать? Я хорошо помню свою куклу. А я — мячик и обруч…

Так Ронкони, ученик третьего класса, сам того не подозревая, почувствовал то же, что чувствовал поэт. И выразил это свое чувство не словами, а карандашами.

Чувство, совсем не пришедшееся по душе старому и важному инспектору в очках в золотой оправе, который как-то зашел ко мне в класс. Он строго раскритиковал мою манеру обучать, а вернее, не обучать рисованию и более всего возмутился, когда увидел древнеримских детей, играющих с обручем и бегающих за бабочками.

— Это что за легкомыслие, что за распущенность такая!

Я робко спросил его, чем, по его мнению, играли дети Древнего Рима.

— Они не играли вовсе! — отрезал он. Потом, чуть подумав, уже другим тоном добавил:

— Ну, или играли… но отважно, не смеясь, и на головах у них должны были быть при этом маленькие шлемы, а в руках мечи.

— Но бабочки… — начал было я…

— Никаких бабочек в Древнем Риме не было и быть не могло!

В классе повисла глубокая тишина.

На лицах кое-кого из мальчишек я увидел сильное желание поднять руку и спросить, в каком году изобрели бабочек.

— Синьор учитель, — инспектор повернулся ко мне, — вы совершенно не умеете преподавать рисование. То, что рисуют ваши ученики, — это какие-то каракули!

С этими словами он взял наугад один рисунок.

— Это чей? — спросил он. — Кто из вас Мартинелли?

Мартинелли, дрожа, встал из-за парты и, онемев от испуга, моргнул глазами, давая понять, что он и есть Мартинелли.

Потрясая рисунком, на котором был изображен зимний пейзаж с заснеженными горами и крышами и как по волшебству выросшим посреди площади деревом, усыпанным разноцветными цветами, инспектор стал кричать:

— Разве зимой, под снегом, цветут деревья? Когда цветут деревья, а?

— Весной! — хором ответил класс.

— Правильно, молодцы. А ты, Мартинелли, ты видел хоть одно цветущее дерево зимой?

— Видел, — ответил Мартинелли.

— Это где же? — чуть не подпрыгнул инспектор.

Тут Мартинелли разрыдался, потому что не знал, что ответить, но он-то и правда видел, он был в этом убежден.