Александр Данилин - LSD. Галлюциногены, психоделия и феномен зависимости

Как врач автор убедился в том, что поиск ощущения вины перед другим человеком, поиск собственной совести в любом случае приводит человека к укреплению онтологической уверенности.

Надо только помнить, что Ильин пишет не об огульном самообвинении, которое является лишь очередной ловушкой и в конечном итоге способом самооправдания.

Он говорит о непрестанном анализе смысла собственного поведения с точки зрения другого человека. Это и есть единственный способ понимания другого… А все понять — значит все простить.

Это сложное упражнение. Но те наши пациенты, которых удавалось убедить, что это и есть единственный путь к себе, через некоторое время испытывали подлинное преображение. Они становились мудрее, чего автор хочет искренне пожелать каждому своему читателю.

Тем людям, которым упражнение Ильина покажется глупым и не заслуживающим внимания, нам хотелось бы рассказать старинную французскую сказку, которую любил вспоминать английский писатель и философ-анархист Гилберт Кит Честертон:

«Сказка эта — про отчаявшегося поэта, который решил утопиться. Пока он спускался к реке, чтобы покончить с собой, он отдал свои глаза слепому, уши — глухому, ноги — хромому и так далее. Читатель уже ждет его неминуемого конца, однако, вместо того чтобы броситься в воду, бесчувственный, слепой и безногий поэт присаживается на берегу и, поняв, что жив, радуется жизни. Только глубоко вникнув в смысл сущего, может быть, только в глубокой старости начинаешь понимать, сколь правдива эта история».

Пусть человек, не поверивший нам, закроет глаза и попробует отнять у себя машину, жену, работу, глаза, руки и т. д. — снять с себя, по очереди, свои оболочки-идентификации. Останется ли у него хоть что-нибудь после этого «вычитания?

Может быть, тогда он перечитает сказку Честертона и поймет, что поэт смог остаться самим собой потому, что все, что у него было, он по дороге отдал другим.

Книга отобрала у меня год жизни. Это был безумно тяжелый год. Я — практический врач и поэтому не мог себе позволить что-то вроде творческого отпуска. Вся книга написана в свободное от приема больных время. Я прошу у читателей прощения, если в ней остались «темные» места, которые так и не удалось прояснить.

Почти каждая глава все время хотела превратиться в отдельную книгу'. Мне приходилось бороться с собственными мыслями за то, чтобы работа не растянулась в бесконечность. Надеюсь, что читатель для расширения полученных знаний прочтет и другие книги, которые цитируются или упоминаются в нашей.

Эта книга, целиком, является для меня экспериментом, ведь я пытаюсь в ней одновременно говорить с читателем на всех мировоззренческих «языках», с которыми знаком, — психиатрическом, психоаналитическом, философском и религиозном.

Целью такого «смешения языков» было показать читателю, что все мы, в сущности, говорим об одном, только разучились слушать и понимать друг друга.

Коллеги, которым я показывал рукопись, говорили мне: «Не мечите бисер перед свиньями!», «Вы пишете о слишком сложных проблемах и вас никто не будет читать!».

Пусть читатель простит автору сложность этой книги. Но я принадлежу к числу людей, которые считают, что поддаваться соблазну упрощения духовных проблем нельзя ни в науке, ни на бумаге.

Мне кажется, что ученые и издатели считают «среднего читателя» гораздо глупее, чем он того заслуживает. Я исходил из того, что люди, которые все еще читают книги, давно устали от «детективов» и «ужастиков» в мягких обложках.

Человеческий ум напоминает мышцу — если его не тренировать, он атрофируется.

Более того, я не стал бы даже браться за перо, если бы не видел, что проблемы, поставленные в книге, волнуют моих пациентов. Они хотят понять, что с ними происходит, но в их распоряжении нет духовного, мировоззренческого языка, который позволил бы им хотя бы объяснить врачу, что именно болит в их душах.

Я не говорю уже о тех пациентах, которые принадлежат к числу российских «искателей эзотерической истины». Чаще всего проблемы, с которыми они обращаются за помощью, заключаются не в зависимости от наркотиков, а в психологической диссоциации, обусловленной тем, что личность окончательно запуталась в мистических и религиозных теориях, «учителях» и иллюзиях.

Уровень знаний, которого диалог с ними требует от врача или психолога, показывает жизненную необходимость обсуждения сложнейших проблем человеческого бытия.