Эрих Фромм - Искусство любви

Невозможно уважать человека, не зная его; забота и ответственность были бы слепы, если бы их не направляло знание. Знание было бы поверхностным, если бы к нему не побуждала заинтересованность. Есть много уровней знания; то знание, которое является свойством любви, не ограничивается поверхностным уровнем, а проникает в самую суть. Это возможно только тогда, когда я могу подняться над своими интересами и увидеть другого человека в его собственной жизненной ситуации. Я могу знать, например, что человек раздражен, даже если он и не выражает это открыто; но я могу узнать его еще более глубоко; тогда я пойму, что он встревожен и обеспокоен; что он чувствует себя одиноким, виноватым. Поняв, что его раздражение — это проявление чего-то более глубокого, я увижу в нем встревоженного и обеспокоенного, то есть, страдающего человека, а не всего лишь раздраженного.

Знание имеет еще одно, притом более существенное, отношение к проблеме любви. Глубинная потребность соединиться с другим человеком, чтобы освободиться из темницы собственного одиночества, тесно связана с еще одним специфически человеческим желанием — желанием познать «тайну человека». Хотя жизнь уже и в самих ее биологических проявлениях есть чудо и тайна, человек, в своих характерно человеческих проявлениях, есть непостижимая тайна для себя самого — и для своего ближнего. Мы знаем себя, и все же, несмотря на все предпринятые нами усилия, не знаем себя. Мы знаем своего ближнего; и все же не знаем его, потому что мы — не вещь, и наш ближний — не вещь. Чем глубже мы погружаемся в глубины своего существа или чьего-либо существа, тем удаленнее от нас становится граница познания. И все же мы не можем не хотеть проникнуть в тайну человеческой души, в ту сокровеннейшую суть, которая и есть «человек».

Один, отчаянный, путь познать тайну — это путь полной власти над другим человеком; власти, которая заставит его делать то, что мы хотим, чувствовать то, что мы хотим; думать то, что мы хотим; которая превратит его в вещь, нашу вещь, нашу собственность. Предельность такой попытки познания обнаруживается в крайностях садизма, в желании и способности причинять страдания человеческому существу; пытать его, заставить выдать свою тайну в своих страданиях. Эта жажда проникнуть в тайну человека, в его, а, следовательно, и нашу собственную тайну, служит основным побудительным мотивом грубой и беспредельной жестокости и разрушительности. В лаконичной форме эта идея была выражена Исааком Бабелем. Он приводит слова солдата времен русской гражданской войны, который конем затоптал своего бывшего барина. «Стрельбой, — я так выскажу, — от человека только отделаться можно, … стрельбой до души не дойдешь, где она у человека есть и как она показывается. Но я, бывает, себя не жалею, я, бывает, врага час топчу или более часу, мне желательно жизнь узнать, какая она у нас есть» [9] И. Бабель. Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионыча. (Цит. по изданию: Исаак Бабель. Конармия. М., "Правда", 1990. — Примеч. перев .) .

Мы часто видим этот путь познания в его явной форме у детей. Ребенок разбирает и ломает какую-либо вещь, чтобы познать ее; или разделывается с живым существом, жестоко обрывает крылья бабочке, чтобы познать ее, разгадать ее тайну. Жестокостью как таковой движет нечто более глубинное: желание познать тайну вещей и жизни.

Другой путь познания «тайны» — это любовь. Любовь — активное проникновение в другого человека, при котором мое желание познания удовлетворяется путем единения. В состоянии единения я познаю тебя, познаю себя, познаю кого-то — а не «узнаю» что-то. Я познаю тем единственным способом, каким только и возможно для человека познание живого — путем переживания единения, а отнюдь не путем рассудочного познания. Садизм побуждаем жаждой вызнать тайну, и если я — садист, то остаюсь таким же незнающим, каким был и прежде. Я разорвал другое существо на части, и все, чего я достиг, — это разрушил его. Любовь — единственный путь познания, который через единение дает мне то, чего я искал. Любя, отдавая себя, проникая вглубь другого человека, я нахожу себя, открываю себя, открываю нас обоих — открываю человека.

Страстное желание познать себя и своих ближних выражено в дельфийском призыве «Познай самого себя» [10] Древнегреческая надпись γνώθι σεαυτόν («Познай самого себя»), начертанная на стене у входа в храм Аполлона в Дельфах. Об этой надписи упоминают Платон, Плутарх, Диоген Лаэртский и др. — Примеч. Перев . . Это главная движущая сила всей психологии. Но будучи желанием познать всего человека, его самую сокровенную тайну, оно никогда не может быть удовлетворено познанием обычного рода, познанием только посредством мысли. Даже узнай мы о себе в тысячу раз больше, мы не дошли бы до самой сути. Мы так же оставались бы загадкой для самих себя, как оставались бы загадкой для нас и наши ближние. Единственный путь полного познания — это полюбить: состояние любви ведет за пределы мысли, за пределы слов. Это смелое погружение в переживание единства. Однако познание путем мысли, т. е. психологическое познание, служит для любящего необходимым условием полного познания. Я должен познать другого человека и самого себя объективно, чтобы суметь увидеть его действительную сущность, или, вернее, преодолеть те иллюзии, тот иррационально искаженный образ, в каком он представал мне. Только познавая человеческое существо объективно, могу я, любя, познать его глубочайшую сущность [11] Приведенное утверждение имеет важное следствие для роли психологии в современной западной культуре. Хотя огромная популярность психологии свидетельствует об интересе к познанию человека, она также выдает существенную нехватку любви в человеческих отношениях нашего времени. Психологические знания, таким образом, становятся заменителем полного знания, достижимого в любви, а не служат шагом к нему. .