Эрих Фромм: Революционный характер

Иными словами, авторитарный характер чувствует себя сильным, если он может повиноваться и стать частицей некоторой власти, раздутой и обожествленной (при некоторой поддержке объективных фактов), и в то же время сам раздуться, вбирая в себя повинующихся его собственной власти. Именно этот садомазохистский симбиоз дает ему ощущение силы и самоутверждение. Будучи частицей большого (чем бы оно ни было), он и сам становится большим; оказавшись наедине с самим собой, он обращается в ничто. Как раз по этой причине угроза авторитету, угроза его авторитарной структуре воспринимается авторитарным характером как угроза, направленная против него самого – угроза его психическому здоровью. И он вынужден бороться против угрозы авторитаризму, как боролся бы против угрозы собственной жизни и психическому здоровью.

Обращаясь теперь к понятию революционного характера , я хотел бы начать с того, чем, по моему убеждению, не является революционный характер. Вполне очевидно, что революционный характер нельзя отождествлять с лицом, участвующим в революции. Как раз здесь и заложено различие между поведением и характером. Если понимать характер в динамическом смысле Фрейда, участвовать в революции может кто угодно, независимо от того, чтo он при этом чувствует – лишь бы он действовал в пользу революции. Но тот факт, что он действует как революционер, мало говорит нам о его характере.

Несколько сложнее объяснить второе, чем не является революционный характер. Революционный характер – это не мятежник. Что я хочу этим сказать? [Я имел случай коснуться этого подробнее в моей более ранней работе « Бегство от свободы » (Escape from Freedom, New-York, Holt, Rinehart a. Winston,1941)] Я определил бы мятежника как человека, глубоко обиженного на власть за то, что его не ценят, не любят, не приемлют. Мятежник – тот, кто хочет свергнуть власть именно вследствие этой обиды и, в результате, хочет сам сделаться властью вместо свергнутой. И очень часто в самый момент достижения цели он готов породниться с той же властью, против которой так яростно боролся прежде.

Характерный тип мятежника хорошо известен в политической истории ХХ века. Такова, например, фигура Рамзея Макдональда, начавшего свою карьеру в качестве пацифиста и непротивленца. Когда он достаточно выдвинулся, он покинул лейбористскую партию и присоединился к той самой власти, с которой сражался столько лет; в самый день своего вступления в национальное правительство он сказал своему другу и прежнему соратнику Сноудону: «Сегодня каждая герцогиня в Лондоне будет рада расцеловать меня в обе щеки». Здесь перед нами классический тип мятежника, использующего мятеж для того, чтобы войти в число власть имущих.

Иногда для достижения этого требуются долгие годы; в других случаях это удается скорее. Примером может послужить, во Франции, злополучный Лаваль, также начинавший мятежником; как мы помним, он сумел в очень короткое время приобрести достаточный политический капитал, чтобы пустить себя в продажу. Я мог бы назвать многих других – психологический механизм во всех случаях один и тот же. Политическую жизнь ХХ века можно сравнить с кладбищем, усеянным моральными могилами таких деятелей, начинавших под видом революционеров и оказавшихся, в конечном счете, всего лишь мятежниками-оппортунистами.

Кроме понятия «мятежник» есть еще более сложное понятие, чeм революционный характер также не является: он не является фанатиком . В смысле поведения революционеры часто бывают фанатиками, и в этом случае различие между политическим поведением и структурой характера проявляется особенно отчетливо – во всяком случае, так я рассматриваю характер революционера. Кого я называю фанатиком? Я не называю этим словом человека, имеющего убеждения. (Можно заметить, что в наше время стало общепринятым называть «фанатиком» каждого, кто имеет убеждения; тот же, у кого убеждений нет или убеждения которых достаточно растяжимы, именуются «реалистами»).

Я думаю, что фанатика можно описать клинически как крайне нарцистическую личность, близкую к психозу (депрессии, часто смешанной с параноидальными уклонениями); как и всякая психотическая личность, такая личность полностью замкнута по отношению к внешнему миру. Но фанатик находит для себя решение, спасающее его от явного психоза. Он избирает себе дело – все равно какое, политическое, религиозное или иное – и обожествляет это дело. Он превращает это дело в своего идола. Полное подчинение этому идолу наполняет его жизнь страстью, придает ей значение, потому что в своем подчинении он отождествляет себя с идолом, раздувая его и превращая в абсолют.

Читать дальше