Аллан Фромм - Способность любить

Поскольку привязанности есть у всех, в определенном смысле все мы «влюблены». И на всех этих видах любви от­печаток любящего. Мы лучше понимаем индивида, изучая все разновидности любви, все привязанности, которые у него сформировались. И лучший способ понять любую привя­занность или любовь — изучить качество его предыдущих привязанностей или прошлых любовных переживаний.

Какие предыдущие привязанности должны мы знать, чтобы понять любовь, испытываемую нами во взрослом состоянии? Очевидно, любые прежние привязанности, ко­торые были достаточно сильны, потому что привязаннос­ти, сильные в прошлом, могут оказаться сильными и сегод­ня. Многие из нас, например, признают, что испытывают сильную привязанность к родителям. Вряд ли мы можем избежать привязанности к тем, кто заботился о нас в мла­денчестве и детстве; хотя привязанность может быть и не­гативной, неприятной и неприемлемой, но это все равно привязанность, к тому же сильная. Во многих тончайших проявлениях эта привязанность остается с нами и влияет на более поздние отношения.

Пути проявления этой и других ранних привязанностей должны, несомненно, меняться, и Фрейд это понимал, но настаивал: мы не должны приходить к ошибочному заклю­чению, будто они больше не существуют. Он предполагал, что могут возникать привязанности еще раньше, до воз­никновения привязанности к родителям, и их влияние тоже может сохраниться.

Фрейд понял, что все предыдущие попытки объяснить любовь не удались, потому что мы недостаточно далеко ухо­дили в жизнь любящего, чтобы понять это. Возможно, са­мый первый опыт, который Приходит задолго до возникно­вения любви, какой мы ее знаем, может на самом деле сфор­мировать любовь, какой мы ее со временем испытываем. Некоторые ранние потребности организма и то, как мы при­вычно их удовлетворяем, могут определить, какими людьми мы станем, счастливыми или печальными, оптимистичны­ми или пессимистичными, легко нам будет угодить или труд­но, будем ли мы зависимы или самостоятельны и свободны. Фрейд заподозрил, что то, что мы испытываем по отноше­нию к себе и к окружающим, возникает на основе первых, примитивных физических ощущений удовлетворения и не­удовлетворения еще до возникновения психологического и социального осознания. И потому углубился в изучение того неясного туманного периода, с которого начинается жизнь всех нас, с переживаний младенчества.

Хотя младенец с рождения, несомненно, представитель человеческой расы, но он столь же, несомненно, более жи­вотное, чем человек. Он недисциплинирован и нецивили­зован, как любой другой детеныш, и гораздо беспомощней большинства детенышей животных. Он требователен, раз­дражителен, нетерпелив; как у только что вылупившегося птенца, у него постоянно раскрыт рот, он хочет, хочет, хо­чет. Это комок физических желаний; эти желания достав­ляют ему сильную боль, а их осуществление — огромное удовлетворение. Потребности организма для этого малень­кого животного, по существу, весь его мир. Он вряд ли осоз­нает что-либо, помимо своих физических потребностей, ощущений дискомфорта, за которыми следует комфорт, боли, которая сменяется удовлетворенностью.

Ребенок плачет, когда голоден, потому что ощущает го­лод как острую физическую боль. Становясь взрослыми, мы забываем, какую боль способен причинить голод, по­скольку никогда не бываем по-настоящему голодны. Мы едим по привычке, потому что наступило время еды. Иногда мы ощущаем голод, но не ждем, что он причинит боль — во всяком случае не в обычных обстоятельствах. Мы можем сказать, что умираем от жажды, но большинство из нас никогда не испытывали подлинной жажды — жажды чело­века, пересекающего пустыню, который будет жадно пить даже грязную, застоявшуюся воду. Физические потребнос­ти взрослого человека удовлетворяются задолго до того, как становятся болезненными.

Организм маленького ребенка не обладает нашими ре­зервами накопленных питательных веществ и жидкостей, что­бы сохранялось равновесие, если обед запаздывает. У ребен­ка сразу возникает состояние неуравновешенности, трево­ги, возникает такая острая боль, что он начинает плакать. Но тут кто-то появляется и дает ему еду и питье, и боль и дискомфорт исчезают. Пища и питье действительно при­носят облегчение, но ребенок осознает это только в терми­нах своего организма и ощущения возврата равновесия к этому организму.