На Фрейда работа Шарко произвела особенно сильное впечатление, потому что в своем обучении он придерживался другой крайности. Раньше он отрицал все, что отступает от строго органической интерпретации подобных «истерических симптомов». Но теперь собственными глазами он видел, какие драматичные результаты вызывает что-то, совсем не похожее на обычное физическое лечение.
«Я должен был это сделать!»
Из клиники Шарко Фрейд направился в Нанси. Здесь, в другой области Франции, Бернхайм вел аналогичную работу, но гораздо менее драматично. У Бернхайма была скорее не клиника, а исследовательская лаборатория, потому что его целью было не демонстрировать гипноз, а изучать его. Он разработал несколько простых экспериментов, которые скромно именовал экспериментами серии «А» и экспериментами серии «Б». Например, он вводил пациента в гипноз и говорил: «Сейчас я вас разбужу, и вы через две минуты после того как проснетесь, пройдете по комнате, возьмете со стойки зонтик и раскроете его».
Примерно через две минуты пациент выходил из транса, подходил к стойке, брал зонтик и раскрывал его. Это был эксперимент «А»; говоря на современном языке, он демонстрировал факт постгипнотического внушения.
Тогда Бернхайм приступал к эксперименту «Б»: он начинал расспрашивать пациента. Он спрашивал: «Почему вы это сделали?» Пациент неизменно предлагал такие объяснения: «Хотел посмотреть, работает ли он», или «Мне казалось, что пойдет дождь», или давал любой другой ответ, казавшийся в тот момент разумным и естественным.
Но профессор не принимал эти ответы. Он настаивал: «Нет, это неправда. Почему вы раскрыли зонтик?» Со временем пациент сдавался и признавал: «Не знаю, почему... у меня было просто какое-то чувство... я должен был это сделать». Если Бернхайм продолжал настойчиво спрашивать: «Почему вы это сделали? Почему? Почему?», пациент неожиданно понимал. Истинный ответ приходил к нему словно ниоткуда, и он отвечал: «Вы мне велели».
Фрейд снова и снова наблюдал за этими демонстрациями. На обратном пути в Вену он напряженно размышлял над тем, что видел. У него была гениальная способность видеть «мир в песчинке». Он заметил грандиозные возможности этого исследования, которые ускользнули от внимания Бернхайма. Фрейд больше никогда не возвращался к клинической неврологии. В его последующих трудах ни разу не упоминается нервная клетка. С этого момента все его мысли были заняты психологией и привели к тем оригинальным идеям и открытиям, которые мы связываем с именем Зигмунда Фрейда.
Прежде всего Фрейд занялся возможностями подсознательной мотивации. Он сказал себе: если Бернхайм помещает идею в сознание индивида и индивид действует в соответствии с этой идеей, но не осознает ее, откуда в таком случае мы знаем, сколько раз на протяжении дня совершаем действия, причины которых кажутся нам известными, но которых мы на самом деле не знаем? Ведь мы можем, полагал Фрейд, очень многое делать точно так же.
Все мы знаем, что если задать человеку вопрос: «Почему ты это делаешь?», он даст хороший и разумный ответ. Но, как мы знаем благодаря Фрейду, очень часто мы предлагаем в качестве причины рационализацию или оправдание.
Когда человек объясняет, почему голосует за демократов или за республиканцев, почему переезжает в деревню или в большой город, почему женится, разводится, меняет работу или бросает учиться, почему он никогда не ест устрицы или не носит зеленый галстук, высказанные им причины обычно бывают разумны и часто убедительны.
Но эти «хорошие» ответы поразительно похожи на те, что получал Бернхайм, когда спрашивал у подопытных, почему они раскрыли зонтик. Это были прекрасные, убедительные ответы; когда человек говорит, что раскрыл зонтик, чтобы проверить, работает ли он, его ответ звучит рационально, разумно, словно у этого человека научный склад ума.
Ответы, которые мы даем, подобно ответам загипнотизированных, отражают нашу веру в разум и рациональность. Но, как и у пациентов Бернхайма, наши ответы совсем не обязательно истинны. Правда обнаруживается, когда у пациента заканчиваются рациональные ответы и он просто говорит: «Я должен был это сделать».
Иными словами, мы совсем не те высоко рациональные существа, какими себе представляемся. Мы верим, что сознательно взвешиваем все за и против до того, как делаем выбор, но Фрейд понял, что чаще оправдания мы подыскиваем впоследствии. Первоначальная идея может быть совсем не так хороша для индивида; однако она вынуждает его сделать что-то, и он подыскивает для нее правдоподобные и разумные оправдания.
Читать дальше