Филип Зимбардо - Эффект Люцифера

Его товарищи, со своей паникой и горечью, становятся его соратниками, и все остальное не дает возможности соотнести себя с тем, кем он был на воле. Исключение составляют редкие периоды, когда он это может, благодаря свиданиям, благодаря каким-то событиям, вроде заседаний комиссии по условно-досрочному освобождению. Есть только настоящее, только этот момент.

…Я не удивился и даже не испытал большого удовольствия, когда обнаружил, что мои наблюдения о том, что человек сливается с той ролью, которую играет, подтвердились; охранники становятся символами власти, и им нельзя перечить; нет никаких правил и никаких прав, которые они обязаны предоставить заключенным. Это происходит и с тюремными охранниками, и со студентами колледжа, играющими роль тюремных охранников. С другой стороны, заключенный, который лишь обдумывает в одиночку свое положение, — насколько он строптив, насколько эффективно ему удается скрывать свой опыт, — каждый день оказывается лицом к лицу с собственной беспомощностью. Ему приходится связывать свои ненависть и строптивость с тем фактом, что, каким бы героем или храбрецом он ни считал себя в определенные моменты, ему все равно придется участвовать в перекличках и следовать тюремным правилам и нормам» [111].

Думаю, уместно закончить эти размышления не менее проницательным отрывком из писем политического заключенного Джорджа Джексона, написанных немного раньше, чем отчет Карло. Если вы помните, его адвокат хотел, чтобы я был свидетелем-экспертом в ходе предстоящего судебного процесса против «братьев Соледад»; но Джексон был убит еще до суда, на следующий день после окончания нашего исследования.

«Очень странно, что эти люди могут найти здесь что-то смешное. Они круглые сутки находятся взаперти. У них нет прошлого, нет будущего, нет никаких целей кроме следующего обеда. Они испуганы, сбиты с толку, они стали пленниками мира, которого, как они знают, не создавали и который не могут изменить. Поэтому они так громко смеются, чтобы не слышать того, что пытается им сказать разум. Они смеются, чтобы убедить себя и окружающих, что им не страшно, — как суеверный человек, насвистывающий или напевающий свое „счастливое число“, проходя по кладбищу» [112].

В четверг тюрьма полна печали, но до конца эксперимента еще очень далеко.

Среди ночи я просыпаюсь от кошмарного сна: я попал в автомобильную аварию, и меня положили в больницу в каком-то странном городе. Я пытаюсь объяснить медсестре, что мне нужно идти на работу, но она меня не понимает, как будто я говорю на иностранном языке. Я пронзительно кричу, чтобы меня отпустили: «Выпустите меня!» Но медсестра привязывает меня к кровати и заклеивает мне рот. Это нечто вроде «осознанного сновидения» — во сне вы осознаете, что спите, — я понимаю, что приснившееся имеет отношение к охранникам [113]. Они будут счастливы, что этот «мягкотелый либеральный» суперинтендант исчез, и они смогут делать с этими «опасными заключенными» что угодно, чтобы поддерживать законность и порядок.

Это меня по-настоящему пугает. Представьте себе, что будет твориться в нашем тюремном подвале, если охранники смогут делать с заключенными все, что им заблагорассудится. Представьте, до чего они могут дойти, если будут знать, что их никто не контролирует, что никто не наблюдает за их тайными играми во власть и подчинение, что никто не станет вмешиваться в их собственные маленькие «мысленные эксперименты», на которые им хватит остроты и прихотливости их ума! Я вскакиваю с раскладного дивана в своем кабинете, умываюсь, одеваюсь и возвращаюсь в подвал. Я счастлив, что этот кошмар закончился и на самом деле я свободен.

Половина третьего ночи. Ночная смена в разгаре. Семеро сонных заключенных, которых снова разбудили громкий, пронзительный свист и удары дубинок по прутьям вонючих пустых камер, выстроились у стены. Охранник Венди снова повторяет правила и проверяет, помнят ли их заключенные. Если они ошибаются, он назначает им разные наказания.

Охраннику Серосу хочется, чтобы все это было похоже на настоящую военную тюрьму, и он заставляет заключенных маршировать по коридору, как солдат. Посовещавшись, эти двое решают, что их подопечным не хватает дисциплины, и они должны научиться заправлять кровати как в армии. Заключенным приказывают снять с кроватей все постельное белье, а потом снова их застелить как можно аккуратнее и встать рядом для проверки. Естественно, словно в настоящем военном лагере, проверку никто не проходит, и всем приходится снова снять белье с кроватей, снова их застелить, снова пройти проверку и повторять этот бессмысленный процесс, пока охранникам все это не наскучит. Охранник Варниш спешит продемонстрировать свое остроумие: «Ну хорошо, ребята, теперь вы заправили кровати, можете поспать на них до следующей переклички». Идет только пятый день эксперимента.