Филип Зимбардо - Эффект Люцифера

«Ладно, вы все идете в камеры и ищете свои шапочки. Тот, кто не найдет шапочку, завязывает голову полотенцем».

«№ 819, какой сегодня день?»

«Сегодня прекрасный день, господин надзиратель».

«Ладно, заправляйте кровати, чтобы не было ни одной складочки, а потом можете на них сесть».

К этому времени другие охранники уже ушли, остались только трое охранников утренней смены, в том числе и «запасной» охранник, Морисон, спокойно наблюдающий за всеми этими злоупотреблениями. Он говорит заключенным, что они могут лечь, если хотят. Они немедленно ложатся спать и тут же засыпают.

Примерно через час появляется начальник тюрьмы. В твидовом пиджаке и галстуке он выглядит щеголем. Такое впечатление, что каждый день он подрастает на пару сантиметров — или просто держится прямее, чем раньше. «Внимание, внимание, — объявляет он, — заключенные должны одеться и выстроиться во дворе для дальнейшей проверки».

Охранники заходят во вторую и третью камеры, будят заключенных и приказывают им выйти во двор. Их короткий сон снова прерван.

Обитатели второй и третьей камер снова выходят во двор. Стью-819 нашел свою шапочку; на голове у Рича-1037 — тюрбан из полотенца, а Пол-5704 сделал из полотенца нечто вроде капюшона, живописно спадающего на его длинные черные волосы.

Варниш спрашивает Сержанта: «Как ты спал?»

«Прекрасно, господин надзиратель».

№ 5704 не любит лгать и просто говорит: «Хорошо».

Варниш поворачивает его лицом к стене, а другой охранник повторяет правило:

«Заключенные должны обращаться к охранникам „господин надзиратель“».

№ 5704 отжимается от пола, потому что не добавил это почтительное обращение к своей очевидной лжи, будто он спал хорошо.

Начальник тюрьмы медленно идет вдоль строя заключенных, словно генерал, инспектирующий свои войска: «У этого заключенного, кажется, проблемы с прической, а еще у него проблемы с надлежащей идентификацией. Прежде всего, он должен быть должным образом идентифицирован». Начальник тюрьмы движется дальше, оценивая заключенных, и просит охранников принять меры. «У этого заключенного из-под полотенца торчат волосы». Он настаивает, чтобы все личные номера были вновь пришиты к робам или нарисованы на них маркером.

«Завтра — день посещений. Это значит, что мы хотим показать всем нашим посетителям, какие у нас красивые заключенные. Разве это не правильно? Поэтому заключенному № 819 нужно научиться носить шапочку. Я предложил бы, чтобы в будущем заключенные № 3401 и № 5704 носили полотенца так, как это делает заключенный № 1037. А теперь возвращайтесь в камеры».

Заключенные возвращаются и ложатся спать, пока их не разбудят на завтрак. Начинается новый день. Приходят охранники дневной смены. Следует новая перекличка, на сей раз в стиле чирлидеров школьной команды. Каждый заключенный бодро выкрикивает свой номер: «Это 5! Это 7! Это 0! Это 4! Что это значит? 5704!»

Арнетт, Джон Лендри и Маркус изобретают новые мучения. Один за другим заключенные выходят вперед и декламируют свои номера. Снова и снова…

Меньше трех дней жизни в необычных условиях привели к тому, что некоторые студенты, играющие роли охранников, вышли далеко за рамки простого ролевого поведения. Они демонстрируют враждебность, агрессию и даже мыслят как настоящие тюремные охранники — это со всей очевидностью следует из их отчетов, ретроспективных дневников и личных размышлений.

Серос гордится тем, как действовали сегодня охранники. Он говорит: «Мы вели себя более четко, заключенные выдали превосходные результаты». Все же его беспокоит возможная опасность: «Я боюсь, что это спокойствие может быть обманчивым, возможно, они планируют мятеж» [80].

Варниш признается, что сначала внутренне противился роли охранника, и это было настолько заметно, что мне пришлось попросить начальника тюрьмы поговорить с ним: «Только на второй день я решил, что должен заставить себя как следует войти в роль. Мне пришлось намеренно отключить все чувства, которые я испытывал к заключенным, чтобы избавиться от сочувствия и уважения к ним. Я начал обращаться с ними так холодно и резко, как только мог. Я старался не показывать чувств, которые бы им понравились, например гнев или отчаяние». Его групповая идентификация также стала сильнее: «Я считал охранников классными ребятами, которым поручили поддерживать порядок среди заключенных — людей, недостойных доверия или сочувствия». Далее он отмечает, что «крутизна» охранников достигла пика во время переклички в 2.30 ночи, и ему это понравилось [81].