Филип Зимбардо - Эффект Люцифера

Перед тем как разойтись, я попросил всех написать заключительные отзывы о своем опыте, приобретенном в ходе эксперимента, и заполнить некоторые бланки, которые принес Керт Бэнкс. Кроме того, я попросил всех в течение следующего месяца написать короткие ретроспективные дневники событий, которые им ярче всего запомнились. За это они могли получить дополнительную плату. Наконец, я пообещал, что их пригласят на встречу через несколько недель, чтобы обсудить некоторые собранные данные. На этой встрече я собирался устроить слайд-шоу и просмотр фрагментов видеозаписи.

Нужно добавить, что я много лет поддерживал контакт со многими участниками эксперимента и писал им всем всякий раз, когда выходила очередная публикация или очередной сюжет в СМИ, касающиеся эксперимента. Некоторые из них в течение многих десятилетий после эксперимента принимали участие в телевизионных программах, посвященных ему. Позже мы обсудим, как это на них повлияло.

В следующей главе мы перейдем к исследованию некоторых объективных данных, собранных за шесть дней эксперимента, и поразмышляем над серьезными этическими проблемами, которые поднял эксперимент. Но перед этим, я думаю, было бы полезно поговорить о том, какие открытия сделали наши участники.

Клей-416 : «Хороший заключенный — тот, кто знает, как стратегически объединиться с другими заключенными, не лишаясь при этом возможности действовать. Мой сокамерник Джерри [5486] — хороший заключенный. Всегда есть ограничения, когда одни заключенные твердо намерены выйти на свободу, а другие еще не дошли до этой точки. Тем, кто не пытается выйти на свободу, нужно научиться защищать свои интересы, не создавая препятствий тем, кто борется. Плохой заключенный — тот, кто не может этого сделать, кто думает только о себе» [147].

Джерри-5486 : «Для меня бесспорно, что идентичность и чувство благополучия у большинства участников этого исследования зависели от того, что их окружало, а не от их внутренних ресурсов, и именно поэтому они сломались — просто не смогли выдержать напряжения, внутри у них не оказалось ничего, что могло бы этому противостоять» [148].

Пол-5704: «Я был очень подавлен тем, как мы деградировали, и тем, что к концу эксперимента мы все стали такими послушными. Я перестал бунтовать, потому что мое отношение и поведение ничего не меняли. После того как ушли Стью и Рич [819 и 1037], я стал думать, что в одиночку не смогу изменить всего, что нужно изменить… это — еще одна причина, по которой я смирился после их ухода. Чтобы добиться своих целей, мне нужна была помощь других. Я пытался обсуждать с другими заключенными забастовку или нечто подобное, но они не хотели участвовать, потому что их сильно наказали после первого бунта» [149].

Охранник Арнетт: «Меня очень удивили и впечатлили реакции большинства заключенных в ситуации эксперимента… особенно нервные срывы, случившиеся у некоторых, и то, что другие тоже были на грани срыва — они бы точно сорвались, если бы эксперимент не закончился раньше времени» [150].

Дуг-8612: «Окружающая обстановка — охранники, камеры и все такое — не имели для меня большого значения. Например, меня не слишком беспокоило, когда меня раздевали догола и надевали цепи на ноги. Хуже всего было то, что связано с мыслями, с психологией. Осознание того, что я не могу выйти, когда захочу… Мне не нравилось, что я не могу пойти в туалет, когда хочу… Отсутствие выбора, вот что сводит с ума» [151].

Резервный заключенный Дэйв-8612, наш шпион, который знал, что пробудет в тюрьме всего один день и его задача — выведать о планах побега, говорит о том, как быстро можно войти в роль заключенного: «Роли заразили всех, от самого последнего заключенного до начальника тюрьмы». Он очень быстро объединился с заключенными, всего один день в мнимой тюрьме оказал на Дэйва огромное влияние:

«Иногда я чувствовал себя виноватым, потому что мне нужно было лгать этим прекрасным парням — я испытал некоторое облегчение от того, что мне было нечего сказать о планах побега… И когда возникла возможность их предать — я узнал, где спрятан ключ от наручников, — я не сказал об этом… Я заснул той ночью, чувствуя себя грязным, виноватым, испуганным. Когда нас повели в котельную (в ожидании налета), я снял цепь с ноги и серьезно задумался о побеге (в одиночку я мог бы сбежать), но я не стал этого делать, я боялся, что меня поймают… Всего один день в роли заключенного вызвал во мне сильное беспокойство, и оно заставило меня всю следующую неделю держаться подальше от тюрьмы. Даже когда я пришел на общий „дебрифинг“, я все еще испытывал очень сильную тревогу — я почти не ел, меня все время подташнивало, и я нервничал, как никогда раньше. Вся эта ситуация так выбила меня из колеи, что я не мог ни с кем обсуждать эти события, даже с женой» [152].