Она ждала моего комментария, но я продолжал молчать.
— Ну, я не знаю, почему это продолжает приходить мне на ум. Вероятно, это немного волнует меня эротически, но не сильно. Мне также немного неловко говорить с вами об этих вещах, но теперь я уже чувствую себя намного лучше. Когда я рассказывала вам о… о том, как я… э-э… иногда трогаю себя… О, это глупо! Я говорила о том, что иногда мастурбирую, и вы — не моя мать, и не доктор Клифтон (директор агентства, в котором работала Луиза), так почему же мне так неловко… — Ее пальцы играли с пуговицами блузки, как будто расстегивая их, но на самом деле не делая этого.
— Луиза, я думаю, вы пытаетесь быть откровенной со мной, и в то же самое время вам неудобно дать мне понять, насколько вас возбудило это приключение Синтии.
— Да. — Ее голос стал выше, а рука ненадолго успокоилась. — Да, вероятно, да. Думаю, меня действительно восхитил этот рассказ. Когда я была в возрасте Синтии, я так боялась мужчин, тела и сексуальных чувств, что никогда не смогла бы сделать ничего подобного. — Ее голос стал задумчивым, когда она размышляла в полузабытьи. Ее рука снова стала беспокойной, хотя было очевидно, что она не отдавала себе в этом отчета.
Я ждал не комментируя. Она тяжело повернулась, натягивая юбку на ноги. «Ноги действительно привлекательные», — подумал я. В свои тридцать семь лет Луиза говорила о себе так, как будто время романтических возможностей для нее прошло, но она была далека от портрета старой седой леди, который рисовала. Я спрашивал себя, как выглядело бы ее тело обнаженным. Было трудно угадать контуры ее грудей из-за пышных блузок, которые она носила. Я бы хотел, чтобы ее блуждающая рука перешла к делу и действительно расстегнула пуговицы, вместо того чтобы просто дразнить меня.
— Ну, раз вы не хотите мне помочь, полагаю, я должна попытаться рассказать вам о Синтии, — игривым, дразнящим тоном сказала она. Затем сделала паузу.
— Почему бы вам просто не попробовать рассказать об этом так, как вы могли бы фантазировать, — как о переживаниях Луизы, а не Синтии?
— О, не знаю, смогу ли я сделать это! — Она помолчала. — Это было бы слишком… слишком обнаженно. Вот точное слово. Я бы чувствовала себя так, как будто стою перед вами голая.
— Вам было бы тяжело это чувствовать?
— О, Боже, вы ставите меня в трудное положение, разве нет? — Она колебалась, ее рука начала поправлять юбку, а затем остановилась. — И нет, и да! То есть, главным образом, да, или, может быть… Я не знаю. Это звучит приятно и одновременно очень пугающе.
— Большую часть сеанса ваша левая рука пытается расстегнуть блузку. — Когда я это сказал, рука действительно наполовину просунула пуговицу в петельку. Внезапно движение было пресечено. Она лежала очень тихо.
— Луиза, посмотрите на это спокойно, если можете.
Я ждал, пока она соберет себя настолько, что сможет слушать меня:
— Вас, как и меня, учили, что ваше тело, те эмоции и желания, которые с ним связаны, постыдны и неуместны в большинстве ситуаций. Это внушение, имевшее само по себе благие намерения, стоило обоим нам многих часов страданий, больших разочарований и фрустраций. Сейчас вы находитесь здесь, чтобы попытаться освободиться от этих ограничений, когда они не имеют смысла, и понять, когда они важны, — так, чтобы вы могли сами осуществлять свой выбор в жизни. Это очень похоже на другие ситуации, о которых мы говорили, когда вам следовало решить, кто будет управлять вашей жизнью, — вы или голос миссис Кольтен внутри вас.
Теперь она слушала с подлинной серьезностью.
— Да, конечно. Это то же самое, но в другой области, не так ли? Снова — правила, установленные миссис Кольтен, и мои трудности, связанные с принятием собственных решений! Я не думала об этом.
— И вы не думали об этом по разным причинам, но одна из них заключается в том, что вы научились испытывать стыд за свое тело и за те ощущения, которые для него естественны. Для вас было проще избежать того, что мы с вами здесь обсуждаем.
— Да, я чувствую, что каким-то образом удерживаю себя от того, чтобы отдаться этому полностью. Просто мне кажется, вы не можете на самом деле желать, чтобы я говорила о таких интимных вещах. Это, несомненно, вызовет во мне… разгоряченность. О черт, я не ребенок. Мне было трудно отдать себе отчет в том, что вы прекрасно знаете: если я начну рассказывать об опыте Синтии как о своем, я буду сгорать от желания. Мне было бы стыдно показаться перед вами возбужденной, я хотела обсудить это академически. И я знаю, так просто не получается.
Читать дальше