Джеймс Бьюдженталь - Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Она села в кресло, вместо того чтобы лечь на кушетку. Она была подавлена и не смотрела на меня. Ее лицо было напряженным, а грим наложен небрежно.

— Вы выглядите выжатой, Дженнифер.

— Да. — Ее было почти не слышно. — Мне так стыдно.

— Кажется, вы осуждаете себя.

Пауза.

— Да, вероятно, да. Я осуждаю всех остальных, так почему же не себя?

— М-м-м.

— Мне нужно вам кое-что сказать. Я… я… я провела ночь с Фрэнком.

— М-м-м…?

— Мы не… мы не занимались любовью. Но мы… мы… спали вместе. То есть мы спали в одной постели… без одежды. Думаете, я чудовище?

— А что вы сами думаете?

— Я не знаю. — Плача. — Я не знаю. Я никогда раньше ничего такого не делала. Может быть, Луиза была права? Я ревновала? Я хотела… быть с мужчиной? Мне было так хорошо, когда он держал меня. Я не была с мужчиной… с тех пор, как Берт сказал мне… — Она заплакала сильнее. — Я не знаю, почему мы не занимались любовью. Я хотела. А Фрэнк не стал. — Она перестала плакать. — Думаете, он не хотел меня, просто пожалел?

— Как вам трудно принять, что, может быть, кто-то просто заботится о вас, даже если и не поступает по-вашему.

— О! — Она отпрянула назад, словно обжегшись.

— Обидно слышать это, да? — Я был мягок, но настойчив.

— О, да. — Она снова начала плакать. — Я не люблю говорить такие вещи. Но это правда, вероятно. Думаю, Фрэнк в самом деле заботится обо мне.

— И теперь вы можете допустить это.

— Да, и я забочусь о нем. Думаю, он хотел бы заняться со мной любовью. Я могла сказать ему, знаете… — Ее потрясла внезапная мысль.

— Да, Дженнифер.

— Он просто не хотел делать этого таким образом. Но, Джим…

— Угу?

— Я хотела. Я хотела, чтобы он любил меня. А я ведь все еще замужняя женщина!

— А это против правил для замужних женщин — желать, чтобы другой мужчина, а не ее муж, любил ее?

— Да, я… Ну, не просто желать этого. Но я бы… А я все еще замужем за Бертом. Хотя он и не живет сейчас дома. Мы все еще женаты.

— Все еще женаты.

— Да, и я хочу быть замужем за ним, за Бертом. Но я хотела, чтобы Фрэнк… О, я так запуталась!

— Вы запутались в своих желаниях?

— Ну, да. То есть нет. Я хочу быть с Бертом, и действительно хотела заниматься любовью с Фрэнком прошлой ночью, и… О, у меня такая каша в голове. Думаете, он возненавидит меня? — Я так и не понял, кого она имеет в виду — Фрэнка или Берта.

Она горько плакала. Постепенно слезы стали высыхать, они принесли облегчение. Хотя конец нашего путешествия был еще далеко впереди, Дженнифер начала принимать неприемлемое — саму себя.

В детстве Дженнифер воспитывали в духе обесценивания ее внутреннего бытия и добросовестного следования определенным правилам. Для нее было так важно делать все правильно, что временами она почти не могла со мной говорить. Дженнифер пыталась удержать в голове все возможные соображения и принять во внимание все возможные следствия того, что могла бы сказать, и поэтому испуганно замолкала, не в состоянии сказать ничего вообще. Ее жизнь была во многом похожа на ее речь. Каждое действие, которое она предпринимала, должно было сначала преодолеть суровую самокритику, и часто, когда это не происходило, оставалось незавершенным. Требование совершенства является прямым источником подавления любых человеческих усилий и средством избегания внутреннего осознания.

Внутри меня, как и Дженнифер, и любого из нас, лежит знание, являющееся истинным корнем моей жизни. Это глубокое чувство, которое, как биение сердца, придает ощущение жизни любому моменту осознания. Оно пульсирует, как субъективное чувство бытия. Оно необязательно должно быть непогрешимым в каком-то абсолютном смысле, но это наиболее надежное ощущение моей жизни, которое я могу иметь в настоящий момент.

Дженнифер потеряла опору в жизни, которая могла бы дать ей хоть какую-то внутреннюю ориентацию. Ей были известны только те эмоции, — главным образом, гнев, — которые могли достичь достаточной интенсивности, чтобы пробиться сквозь ее тусклую внутреннюю чувствительность. И поэтому она часто оказывалась жертвой слепых импульсов, не управляемых с помощью остальных внутренних стремлений — например, сострадания, ценностей, любви к мужу.

Дженнифер не уникальна в своей слепоте к собственной внутренней жизни. Под напором механистического взгляда на человека и его работу, у всех у нас появилась тенденция обесценивать, прятать и даже хоронить это жизненно важное чувство, которое может дать нам прочную основу для встречи со своими переживаниями. Мы становимся пленниками внешнего, объективного и логически правильного, и таким образом теряем свою индивидуальность и внутреннюю опору.