Александр Коперник: О любви и боле

Ранжирование как с вредом алкоголя: до 18 лет — вредно, после 18 — сразу все хорошо, и даже полезно; и, главное, просветлению способствует, от стресса лечит, общению помогает, и в горе и в радости поддерживает. Чудеса, да и только!

Кстати, по одной из статистик «британских ученых» (да-да, не хмурься, Август) страсть длится в среднем 11 месяцев. Любовь без страсти? Почему бы нет. Так и проверяется, настоящая ли. Настоящая любовь требует жертв!

В любом случае, эти 11 месяцев — шутка, анекдот, хоть и явно с долей правды. А еще мне нравится, что 11 месяцев — обычный срок аренды жилья. Символично.

Я не согласен с этими цифрами. Год ничем не лучше, чем минута, учитывая, что бывает и 70 лет. Я считаю, что даже если чувство длится несколько секунд — оно все равно оно, и оно искреннее. И оно почти стопроцентно пройдет рано или поздно.

Тут, я думаю, со мной на словах многие согласятся, как будто сами считают так же. Согласятся, но все равно — когда дело коснется их собственной «рубахи», будут использовать тот же способ определения любви.

И не только обвинят в ее отсутствии тех, кто «разлюбил раньше времени»; но еще и сомневаться в себе — а было ли, поймавшись на потере чувств «вдруг», «не в срок».

Я люблю людей.

И в этом можно не сомневаться, ибо моя к ним любовь длится уже явно больше года.

…В одном северном городе жил мальчик по имени Ги. Он знал все закоулки в городе, и умел без помощи рук пройти от центральной площади до пирса, находящегося на самой границе, в самом отдаленном районе. Другие люди не могли без рук; они тыкали брусчатку тростями, и пытались делать вид, что все у них под контролем. Но никто не видел их вида, а значит, и верить было не во что — и некому.

Однажды Ги проснулся утром и понял, что прозрел. Чувство оказалось новым, незнакомым, ведь Ги никогда не видел. И никто никогда не видел, хотя мифы про зрение и прозрение все слышали в детстве.

А через пару дней Ги дошел до пирса, повесил на шею тяжелый камень и утопился.

Когда ты, наконец, прозреешь, ты поймешь — почему. Хотя, скорее всего, этого не будет; не бойся. Спи. Укройся своей гранитной плитой. Спи, Август.

Чужая жизнь похожа на стеклянную игрушку. Смотришь на нее и думаешь – красиво. А реальность такова, что в ней тоже – и трещины свои, и помутнения. И она идет, черт побери, безостановочно. Все время. Чужая жизнь продолжается, и не застывает, когда ты ее не видишь.

А потом, однажды наткнувшись на какие-то совсем новые упоминания чужой, но важной тебе жизни, впадаешь в состояние, схожее с созерцанием древней, старше нашей эры, статуи Афины.

Ты видишь, как человек изменился; его изменения тем страшнее, чем сильнее они отражают огромную пропасть между тем, чем являешься ты, и тем, чем ты являлся раньше . Они показывают тебе не то, что изменились другие, а первым делом то, что меняешься ты сам. Они были какими-то важными друзьями, может, любовниками, коллегами, собутыльниками – а теперь просто потресканные допотопные статуи. Красивые такие, и в момент твоего созерцания их все сжимается в какой-то невероятный миг; кажется, что ты – школьник, и время для тебя имеет совсем другое значение, нежели для них. Твое время идет медленно, с каким-то особым, жестоким цинизмом; а их время как будто уже и прошло вовсе.

И это правда. Для тебя оно – прошло. И теперь они – просто статуи с пустыми глазами, сделанные несколько тысячелетий назад каким-то забытым гением. Такие красивые, любимые, теплые от солнца и пыли, бессмысленные, неподвижные статуи.

Я хожу по улице и рассматриваю девиц. Не буду кривить душой: при всех их прелестях больше всего меня занимает то самое невероятное место, где заканчивается живот и начинаются ноги. Это такое место, которое со страшной силой притягивает в воображении мои пальцы. Но я держусь, не пережива…

Я хожу, смотрю на них, и пытаюсь представить те приборы, которые имеют доступ в эти апартаменты. Не то, чтобы я думал о членах, нет, я думаю, скорее, о том, куда они помещаются. Я пытаюсь представить, глядя на лица незнакомых юных дев, насколько сильно намокают их разъемы при возбуждении; какие у них мимические реакции, когда их внезапно пронзает снизу вверх такой ожидаемой болью; что происходит с их глазами, ртами, какие звуки они издают. Как дрожат их руки, напрягаются животы, как раздуваются ноздри и куда они при этом глядят, что изучают. Видят ли они что-нибудь? Есть ли у них синяки на внутренней стороне бедра?