Эдгар Уоллес: Похищенная картина. Убийство у школьной доски. Обожатель мисс Уэст. Рубины приносят несчастье

Леланд бросил быстрый взгляд на свою мучительницу и понял, что ему улыбнулась удача. Он ловко вставил три куска мела в трещины губки и, придерживая их~паль-цами, усердно принялся за работу. Это было его собственное изобретение. Подобное устройство используется и в Белом доме, когда Первому гражданину необходимо быстро подписать сотни государственных бумаг. Но Леланд, конечно, не подозревал об этом.

Несколько волнообразных движений губки — и на доске появились три «дисциплины», одна над другой, затем еще три…

Мисс Уайтерс глянула на ученика поверх очков и улыбнулась, заслонившись журналом.

Дисциплина есть дисциплина. Ей не меньше, чем Ле-ланду, хотелось уйти, но позволить, чтобы он болтал подобную чепуху о директоре и мисс Хэллорен! Пусть сегодняшний день послужит ему уроком. Хильде нравилась молодая учительница музыки. Имя Энис, возможно, несколько претенциозно, но теперь не те времена, чтобы порицать молодую учительницу за то, что она красива и привлекательна. Что с того, что она красит губы и ходит на высоких каблуках? Это больше не является признаком морального падения — так обыкновенно отвечала мисс Уайтерс на ворчание старых учителей.

Мисс Уайтерс озабоченно постукивала карандашом по столу. Что-то смутно беспокоило ее, и беспокойство было связано с высокими каблуками. «Каблуки, каблуки», — будто молоточек стучал у нее в голове. Ах вот оно что: каблуки Энис Хэллорен уже давно простучали по коридору в учительскую, и мисс Уайтерс бессознательно ждала, когда они еще раз простучат мимо ее класса, на этот раз к выходу из школы.

Что-то она слишком долго копается, на нее это не похоже. Может, неважно себя чувствует? Что-то бедняжка последнее время плохо выглядит. А вдруг девочке стало плохо? Мисс Уайтерс озабоченно глянула на часы, висевшие на стене. Три сорок пять. Энис прошла по коридору сразу же, как дети выбежали из класса, то есть в три тридцать.

Она еще раз прислушалась. В опустевшем здании царила тишина. Конечно, могильной ее не назовешь, но по сравнению с тем, что творится днем, было очень тихо. Снизу, из темных глубин подвала, доносился глухой стук. Это истопник Андерсон гремел угольными контейнерами. Со спортплощадки, ослабленный расстоянием, долетал пронзительный девчоночий визг и глухие удары по мячу. Мальчишки не дождались Леланда.

Леланд перестал писать. Мисс Уайтерс встала и, метнув на несчастного мученика очередной грозный взгляд, собралась было выйти из класса, как в коридоре раздался стук каблуков.

Каблуки миновали ее дверь и направились к выходу. Должно быть, Энис устала — шаги были медленнее, чем обычно.

Мисс Уайтерс с облегчением вздохнула. Хорошо, что она не выскочила из класса. Ей бы не хотелось, чтобы Энис подумала, будто она такая же шпионка, как мисс Реннел со второго этажа или мисс Хопкинс с третьего. Уж эти-то дамочки никого в покое не оставят: ни мисс Хэллорен, ни мистера Марфарланда, ни его молодого заместителя мистера Роберта А. Стивенсона, преподавателя столярного дела, — никого.

— Ну, заканчивай же, Леланд.

Учительница была всего в двух шагах, если поторопиться, можно успеть увидеть Энис в окно. Может, девочка и впрямь больна и стоило бы вызвать ей такси…

Она распахнула дверь, но свет зажигать не стала. Зачем прохожим смотреть, как учитель бежит к окну подглядывать за своим коллегой?

Комната была ей знакома, и даже в полутьме она различала стулья и шезлонги вдоль одной стены, шкафчики для одежды и дверь в туалет — вдоль другой. Матовое стекло окна тускло светилось, и только внизу, там где окно было приоткрыто, ярко блестела полоска дневного света — кто-то оставил окно приоткрытым.

Она наступила на что-то мягкое, нагнулась и подняла женскую туфельку. Только Энис Хэллорен носила такие модные туфельки. Но ведь Энис пять минут назад ушла: не могла же она уйти босиком?

Хильда вернулась к двери и щелкнула выключателем.

На полу посреди комнаты лежала вторая туфелька, а на кушетке в углу — Энис Хэллорен, вернее, то, что осталось от Энис Хэллорен.

— О Господи, — прошептала Хильда.

Старомодные золотые часы-медальон протикали уже больше минуты, а она все никак не могла опомниться.

Зажмурившись на секунду, она снова открыла глаза, но ужасное зрелище не исчезло. Не открывая глаз, она вдруг вспомнила, что двенадцать умножить на четырнадцать равняется ста шестидесяти восьми.

Кто-то верно заметил, что удивление и ужас быстро проходят, и, приведись человеку встретиться с шепелявым привидением, он через несколько секунд уже пытался бы с ним договориться.