Андрей Буровский - Разум и цивилизация, или Мерцание в темноте

– он начинает вести образ жизни, отличный от образа жизни предковой формы; меняется его режим питания и ритм жизни;

– сказывается система искусственного отбора.

Одни новые признаки создаются целенаправленно. Домашняя корова, особенно при стойловом содержании, дает молока в сотни раз больше, чем дикое животное. Домашние свиньи вырастают и набирают вес намного быстрее кабанов.

Другие морфологические отличия возникают потому, что становятся нейтральными, и отбор перестает на них действовать. Копыта домашних лошадей намного мягче, чем диких: подковы препятствуют стиранию, жеребята с мягкими копытами могут прожить полноценную жизнь и дать потомство. Пятнистый скот не нуждается в приспособительной окраске, потому что находится под покровительством человека и так далее.

Домашние и дикие северные олени до нашего времени не различаются по костным останкам. Характер кухонных куч культур «охотников на северного оленя» финального палеолита не позволял сделать однозначных выводов о том, была ли основой экономики охота на дикого северного оленя или разведение домашних стад.

В XIX веке возникла даже гипотеза, что человек, преследуя стада северного оленя, «заменял» волка и других хищников. Фактически он продолжал следовать за стадами и пасти почти диких животных, которые вели обычный для этого вида образ жизни. Сторонники этой гипотезы считали, что северный олень – самое древнее из домашних животных, одомашненное 15–16 тысяч лет назад.

Другие гипотезы возникновения оленеводства предполагают, что домашний олень – один из самых молодых одомашненных видов. Он был приручен в районе Саянского нагорья 2–3 тысячи лет назад под прямым влиянием коневодства.

Северный олень – яркий пример использования в хозяйстве полуприрученного животного. Но ведь очень похожие отношения складывались у человека с другими видами. Существует большое различие между разведением небольших придомных стад, когда каждое животное постоянно контактирует с человеком и используется многими способами, – от переноски грузов и доения до забоя и стрижки. И разведением больших стад, в которых большая часть животных с человеком контактирует мало и порой сильно боится его. В таких стадах тоже выделяются животные, на которых ездят, которых доят и так далее. У монголов в исторические времена верховые лошади и кобылы для доения выбирались среди громадного стада, большая часть которого оставалась необъезженной, никогда не доенной, никогда не носила на себе грузов, не запрягалась. 90 % лошадей в стаде продолжали бояться человека и не доверяли человеку.

Морфологически монгольская лошадь отличается и от дикой, и от «культурных» пород, причем в ряде отношений к дикой она намного ближе. В числе прочего – способностью жить в дикой природе и особенной прочностью копыт.

«Естественно, что, чем древнее кости домашних животных, тем слабее выражены в них доместикационные изменения и тем труднее отличить их от одноименных костей диких животных. Не случайно, конечно, в литературе, посвященной изучению животных из раскопок археологических памятников, мы встречаемся с такими определениями, как «domesticable if not domesticated» (могущий быть одомашненным, если уже не одомашненный)».

Это делает почти невозможным провести грань между дикими и домашними животными, если животные находятся в полуодомашненном состоянии и ведут такой же образ жизни, что и их дикие предки.

В начале – середине XIX века европейская наука полагала, что животноводство исторически древнее земледелия. Предположение логично: животноводство примитивнее, скотоводам требуется большее пространство для ведения хозяйства, скотовод не в такой степени преобразует среду обитания, как земледелец. Эмпирически «очевидно», что он ближе к охотнику по образу жизни, характеру деятельности и возможностям создания основ цивилизации. Впрочем, для теоретиков XIX века «настоящим» земледелием было только пашенное. Мотыжное земледелие рассматривалось как одна из форм «дикости». Эту позицию отражают обобщающие труды Моргана, Тайлора и Энгельса.

После эпохальных по значению находок земледельческого неолита на Переднем Востоке стало принято полагать, что земледелие предшествует скотоводству. Именно на материалах этого региона родилась идея «неолитической революции», создания земледельческо-скотоводческих основ цивилизации.