Бенедикт Сарнов - По следам знакомых героев

Лицо Онегина болезненно сморщилось, отчего он вдруг стал удивительно похож на Беликова.

На лице его отразилось мучительное колебание. Видно было, что страх быть убитым борется в нем с другим, не менее сильным страхом — трепетом перед так называемым общественным мнением. Но страх физический, видно, оказался сильнее. Махнув рукой, он решительно пошел назад, к дому, бормоча себе под нос:

Однако, не пройдя и трех шагов, он снова заколебался. Остановился, пошел к санкам.

— Что? Все-таки решили драться? — спросил Уотсон.

— Да нет, поеду извиняться! — мрачно объяснил Онегин. Однако в санки все-таки не сел, а опять пошел к дому.

— Куда же вы? — окликнул его Холмс.

Придирчиво поглядев на синее, без единого облачка, мартовское небо, Онегин объяснил:

Беликов с увлечением поворачивал рычаги, нажимал на кнопки. Судя по всему, он был очень доволен результатами своего труда.

— Довольно! — побагровев от ярости, крикнул Уотсон. — Немедленно отойдите от пульта! Достаточно вы уже набезобразничили!

— В чем дело, господа? — возмутился Беликов. — Почему вы прервали мою работу? Я ведь только-только приступил к делу.

— Да вы понимаете, во что вы его превратили? — не унимался Уотсон. — Это ведь уже не Онегин, а еще один человек в футляре! Беликов номер два! Разве такой Онегин сможет влюбиться в Татьяну? А если и влюбится, разве он посмеет объясниться в любви замужней женщине?

— Боже упаси! — в ужасе воскликнул Беликов. — Женитьба — шаг серьезный… Да и зачем ему влюбляться? Как будто нет на свете других занятий для порядочного человека, как только кружить головы женщинам. Ежели хотите знать, я припас для Онегина куда более завидную участь. Он у меня станет учителем. Будет преподавать древние языки. Латынь, греческий…

— А Ленский?

— И Ленский тоже. Станет, скажем, преподавателем тригонометрии в той же гимназии. Синус… Косинус… Тангенс… Это ведь все тоже божественная латынь… Будут ходить друг к другу в гости, пить чай с вареньем из крыжовника, мирно беседовать… Разве это не лучше, чем палить друг в друга из пистолетов?

— Вы знаете, господин Беликов, — задумчиво сказал Холмс. — Пожалуй, ваша первоначальная идея была более гуманной. Уж лучше и впрямь взять да и совсем уничтожить несчастный роман Пушкина, нежели вот этак перекроить его героев по своему образу и подобию.

— Ох сударь! — сказал Беликов, и в голосе его зазвучала угроза. — Глядите! Вы манкируете. Вы страшно манкируете. Ежели почтенный человек, страж закона ведет себя таким образом, так что же тогда остается делать нашим несовершеннолетним читателям? Им остается только ходить на головах! Ну нет, я этого так не оставлю!

Демонстративно заткнув уши ватой, он влез в калоши, натянул пальто, аккуратно поднял воротник и, схватив свой зонтик, поспешно направился к выходу, бормоча себе под нос:

— Я этого так не оставлю… Если понадобится, я и до самого министра дойду!..

— Ну вот, Холмс, — сказал Уотсон, когда за Беликовым наконец захлопнулась дверь. — Теперь, я надеюсь, вы убедились, какой нелепой была вся эта ваша затея. И зачем только вы так долго терпели эту унылую фигуру? Даже еще поддакивали ему, намекая, что он прав.

— Потому что кое в чем, мой непримиримый друг, он действительно был прав. Пытаясь пересоздать Онегина по образу и подобию своему, он, конечно, чудовищно исказил облик пушкинского героя. Но…

— Что «но»? — возмутился Уотсон. — Уж не хотите ли вы сказать, что пушкинский Онегин и впрямь в чем-то сродни Беликову?

— Ни в коем случае! — решительно возразил Холмс. — Чеховский Беликов — человек совсем иной эпохи, другого сословия. Что общего может быть у него с Онегиным? Но в одном пункте они как будто бы и в самом деле сошлись. Вы помните, как этот беликовский Онегин испугался при мысли о том, что произойдет, если его отказ от дуэли дойдет до губернатора, до предводителя дворянства?

— Ну да! Именно это меня и возмутило. Разве Онегин, настоящий Онегин, стал бы рассуждать таким образом?