Юрген Торвальд - Век хирургов

Когда он стал вытягивать катетер наружу, побелевшее лицо пациента впервые исказилось. Но через несколько секунд Сивиаль уже держал инструмент в руках. На нем не было крови, а был лишь желтоватый песок. Сивиаль передал его своему ассистенту и ввел другой, более внушительный по размерам катетер.

«Удаление осколков камня, – сказал он, и дыхание его становилось все чаще, – это самая сложная часть всей операции. Почти пятнадцать лет я боролся с сопряженными с ней трудностями. Но осколки по-прежнему застревают в проходе и вызывают повреждения и воспаления. Одним только спринцеванием исправить это невозможно. Мы наполняли мочевой пузырь ртутью с тем расчетом, что поток этого тугоплавкого металла, покидая пузырь, унесет с собой и каменные осколки. Но то было заблуждение. Как только я изобрел больший катетер для вакуумирования, который сейчас перед вами, и стал использовать его наряду со спринцеванием, проблема разрешилась сама собой…»

Вскоре больной был избавлен от целого множества мелких и крупных твердых мочевых осколков. Сивиаль ввел специальный зонд для осмотра и ощупал им стенки мочевого пузыря. За все время операции больной вскрикнул лишь единожды. Все остальное время он лежал спокойно и смотрел в пол до тех самых пор, пока Сивиаль не выпрямился и не обратился ко мне. «Операция окончена, – возвестил он почти что торжествуя. – Пациент полностью излечен от мочекаменной болезни…»

Сивиаль «прооперировал» меня в три этапа, двадцать седьмого мая, второго и четвертого июня, и таким образом избавил меня от моего камня, хотя он и оказался довольно прочным. После каждой из операций я пережил по приступу лихорадки, что для того времени было вполне естественным. Воспаление мочевого пузыря, которое продолжалось четырнадцать дней и поначалу очень беспокоило меня, Сивиаль также причислял к неизбежным «природным реакциям». И я научился смотреть на него в том же свете.

Двадцатого июня я покинул Париж.

К сожалению, мне так и не довелось еще хоть раз повидать Сивиаля вплоть до его внезапной смерти в 1867 году. Но, поскольку позже между мной и Томпсоном завязались дружеские отношения, я имел возможность заочно следить за его успехами после нашего знакомства. Дальнейшей его судьбе посвящена отдельная глава медицинской летописи, в особенности той ее части, в которой Сивиаль, учитель, и Томпсон, ученик, оказываются у постели неизлечимо больного короля Бельгии Леопольда I, где превращаются в конкурентов. Именно тогда Томпсон предстает перед миром как спаситель короля, а следовательно, как победитель Сивиаля.

Сивиаль остался при том, что уже имел: он был пионером эпохи, стоявшей у самых истоков столетия современной хирургии, он претворил в жизнь методику лечения «смертоносных камней», которая и по сей день неизменно применяется в определенном наборе случаев. Так, цистотомия «извне», обезопасенная приходом асептики, стала традиционной практикой, а тысячелетний страх перед камнесечением канул в Лету. В те времена она была лучом света, который пробивался сквозь плотную завесу страданий и отчаяния.

Век современной хирургии начался в 1846 году в г. Бостоне в операционной палате Центральной больницы штата Массачусетс. Шестнадцатого октября там появился на свет наркоз – обезболивание посредством вдыхания химического газа.

С точки зрения современной науки внезапность появления этого перевернувшего мир открытия кажется невероятной. Сегодня мы знаем, что еще в 1800 году английский химик Гемфри Дэви самостоятельно избавил себя от зубной боли, вдохнув закись азота, или «веселящий газ». Дэви сразу же опубликовал доклад, в котором сообщалось: «Поскольку закись азота в большей концентрации, как мне видится, способна предотвращать различные виды физической боли, это ее свойство, вероятно, может пригодиться при хирургических операциях, не подразумевающих большой потери крови». Никто не обратил внимания на идею Дэви, да и он сам не стал развивать ее. Приблизительно двадцать лет спустя, в 1823 году, молодой английский врач Генри Хилл Хикман, обладавший нравом чересчур мягким, а потому неспособный выносить истошные крики пациентов во время операций, в качестве эксперимента одурманил нескольких животных, чтобы безболезненно прооперировать их в бессознательном состоянии. Он поместил их под стеклянные куполы, куда подавался углекислый газ. Животные потеряли сознание и при ампутации у них ушей и хвостов не выказывали никаких признаков страданий. Эксперименты Хикмана продолжались вплоть до смертельных отравлений – его углекислый газ был совершенно непригоден для обезболивания. До идеи воспользоваться другим газом оставались считанные миллиметры. Но Хикман так и не прошагал их. Сегодня нам также известно, что в 1842 году доктор Кроуфорд У. Лонг, сельский врач города Джефферсона, штат Джорджия, много раз давал своим пациентам эфир, чтобы сделать операцию безболезненной. Эту идею ему подал молодой человек по имени Джеймс М. Венейбл, которому он вырезал несколько опухолей на шее. Многие обитатели Джефферсона злоупотребляли спиртным. И однажды Венейбл и его ровесники устроили «эфирную пирушку», во время которой они вдыхали эфир из бутылок до тех пор, пока окончательно не «пьянели». После операции он к своему удивлению обнаружил, что Венейбл не чувствовал практически никакой боли. Однако Лонгу не пришла мысль о том, что он совершил открытие мирового значения, а потому он продолжил безмятежно заниматься собственной практикой. Сегодня на открытие наркоза в 1846 году смотрят не как на внезапную вспышку, а как на логическое завершение почти пятидесятилетнего потаенного идейного процесса, в ходе которого неоднократно совершались напрасные попытки возложить ответственность за переворот в сознании человечества на одного человека. Но это всего лишь теория. В те дни, когда я, будучи студентом и начинающим хирургом, своими глазами увидел открытие обезболивания, для меня самого и моего окружения это было внезапным, ослепительным откровением, беспрецедентным и беспримерным. Если у него и была предыстория, то она не могла начаться раньше января 1845 года.