Юрген Торвальд - Век хирургов

Следующим утром, встав на коленях у письменного стола, ежеминутно прерываясь, я написал письмо к Сивиалю. В нем я описал мое плачевное положение и намерения, а также выразил свое настойчивое желание в кратчайшее время увидеть его у себя в гостинице, поскольку явиться к нему самостоятельно для меня не представлялось возможным. Как из зеркала, из выражения лица лакея, забиравшего мое послание, мне стало понятно, какой вид я, должно быть, имел.

Целый час я провел в нетерпении, которое вызвало новые нестерпимые боли. Затем наконец возвратился лакей с совершенно ошеломившим меня докладом.

Еще два дня назад Сивиаль покинул Париж и отправился на консультацию в Бордо, и, как ожидается, вернется не раньше чем через три дня.

В моем состоянии эти три дня ожидания можно было легко приравнять к самоубийству! Я беспомощно дрожал от озноба и хотел уже было распорядиться разыскать какого угодно имеющегося врача, когда лакей доложил:

«Господин доктор Мезоннев сейчас как раз прибыл в Париж для участия в симпозиуме. Возможно, он сможет найти время, чтобы осмотреть вас. Разумеется, мне не следует говорить ему, что вы ожидали доктора Сивиаля…»

«Скажите ему то, что посчитаете нужным, – простонал я, пытаясь усмирить дрожь, от которой у меня стучали зубы. – Кто такой доктор Мезоннев?»

«Главный хирург Больницы Питье…» – проговорил лакей.

Несколькими днями позже он признался мне, что другие врачи также называют Жака Жиля Мезоннева Быком из камня, или Вероломным убийцей, и что в целом он считался одним из наиболее противоречивых хирургов Парижа тех дней.

Мезоннев же действительно появился в моем номере очень скоро. Это был человек приблизительно пятидесяти пяти лет, маленького роста и с чем-то бычьим в облике. Корчась от боли, которая занимала меня много больше посетителей, я смог составить о его внешности очень смутное представление. Но именно поэтому со временем эта встреча перешла в число незабываемых. Мезоннев показался мне типичным представителем героического поколения пионеров хирургии. Он набросился на меня с изобильным потоком придирок, но в моем состоянии между мукой и опиумным дурманом было невозможно уловить смысл всех его слов. Затем в его руке оказался необыкновенно длинный зонд. Он работал с быстротой и решительностью времен, когда наркоза еще не существовало. «Фрагмент камня, – сказал он по истечении двух минут, – застрял на пути наружу. Однако же он продвинулся довольно далеко…»

Я почувствовал пронизывающую, бесконечно острую, режущую боль. После этого перед моим лицом очутилась рука Мезоннева с щипцами, зажимающими кусочек камня размером с горошину. Он выпрямился, убрал щипцы и зонд в специальный футляр и констатировал: «Вашу мочекаменную болезнь следует прооперировать. Я буду оперировать завтра утром в Больнице Питье. Там вы сможете убедиться, что это очень легкая операция. Доброго дня, месье!»

Он оставил меня в состоянии полного изнеможения. Но несколькими часами позже я почувствовал себя достаточно отдохнувшим, чтобы решиться на следующий день приехать в Питье, одну из наиболее известных больниц тогдашнего Парижа, и таким образом занять время до возвращения Сивиаля.

Я распорядился нанять мне мягко подрессоренный экипаж, который доставил бы меня в ботанический сад. Неподалеку, на улице Ласепед располагалось древнее здание Питье, воздвигнутое по приказу Марии Медичи в 1612 году и задуманное как ночлежка для парижских нищих. Это было весьма мрачное, заброшенное сооружение с грязными бороздами под темными окнами.

С моими документами проникнуть в операционную не составило никакого труда. Сам операционный зал находился на первом этаже, и было очевидно, что стены его не штукатурили и не белили с незапамятных времен. Расставленные внутри стулья были настолько грязны, что наблюдатели, которые уже дожидались рядом с наспех протертой кроватью, служившей операционным столом, обыкновенно предпочитали постоять. Окна находились так невысоко от пола, что в них мог заглянуть любой прохожий.

На дальнейшие наблюдения оставалось не слишком много времени, поскольку вскоре появился Мезоннев с его ассистентами.

Он распорядился подать ему его операционное платье, как коркой покрытое засохшей кровью и гноем. Из одной из петель свисало несколько жгутов для перевязывания сосудов.

Первый пациент оказался истощенным шестидесятилетним мужчиной с мочекаменной болезнью, который, как громогласно возвестил своим грубым голосом Мезоннев, страдал от недуга уже в течение двух лет и только теперь решился на камнесечение. Последнее, по его выражению, было и остается единственным надежным средством спасения и останется им, несмотря на то что некоторые другие врачи настойчиво пропагандируют прочие хирургические методы. Очевидно, это был выпад в сторону Сивиаля.