Лейла Хугаева - Любовь и ненависть в Корнеллском университете

– Остановись, Андре. Твоей следующей фразой будет «всякая ненависть прекрасна!» Именно это следует из теории Дарвина, с которой я в общем неплохо знакома. Ты немного себе противоречишь, не находишь? Ты бы определился любовь прекрасн, а или ненависть в конце то концов?

– Издеваешься?

– Нет, пытаюсь понять. Интересно еще как ты увяжешь животную природу человека с романтикой?

– Что там не понятного? Романтика необходима как искусство, которое скрывает от нас суровую правду жизни. Да человек похотливое животное, но Шекспир, Данте и Петрарка превращают любовь в искусство, скрывая от нас всю примитивность реальности. Что в этом плохого?

– Интересная концепция. Противоречие во всем. Они ведь были глубоко верующими и страшно бы обиделись, если бы услышали такую циничную трактовку их искусства. Ты ведь тоже был христианином, а теперь вдруг стал дарвинистом и фрейдистом, и еще… набоковцем.

– Это диалектика. Элементарные вещи. Единство и борьба противоположностей.

Я вспомнила, с каким отвращением Гюнтер говорил о Гегеле как о бездарном болтуне, который «придумал отмазку для всех дураков, у которых проблемы с логикой». Мне стало смешно.

– Послушай, я больше не буду с тобой церемониться. Мне надоел этот цирк. Вот прочти статью, которую настрочил один из твоих друзей, сынок той припадошной английской лекторши, у которой ты нахваталась этого бреда о реализме. «Культ Набокова и русская литература». Это ответ нам на запущенную рекламную компанию о неделе Набокова в университете. Мне надо, чтобы ты ответила этим красным идиотам так, чтобы мне понравилось. Ты ведь уже приблизительно разбираешься в моих вкусах?

– А что будет, если я откажусь?

– Тогда мы перейдем от теории к практике. Если я не могу убедить тебя в теории, у меня очень много возможностей убедить тебя на практике. – он разразился глубоким хохотом, довольный своей остротой. – Игры кончились. Вспомни кто ты, и кто я.

– Кто же? – я хотела разозлиться, но вместо этого почувствовала, как холодные щупальца страха сжимают мне горло. Теперь маски сброшены, он прямо говорит мне о том, о чем до сих пор говорил лишь намеками. – Черепа с большими пистолетами?

– Да, именно так. – усмехнулся он в ответ. Я понимала что он хочет использовать фильм чтобы запугать, но не чувствовала себя способной провести четкую границу между вымыслом в фильме и тем, что эти люди представляли собой в реальной жизни. Особенно в отношении таких немощных эмигрантов каким была я. – И с друзьями твоими с удовольствием поболтаем. – продолжал он веселится. – Наконец станем одной большой семьей.

– Вот ты одновременно стал..набоковцем… и садистом. – засмеялась я беззвучно. – У тебя есть лекции Набокова?

– Да, на полке. Сразу после Айн Рэнд.

Он бросил мне газету со статьей Ричарда и пошел к выходу.

– Будь умницей. Противостояние левых и правых, – услышала я его хохот уже на лестнице.

Я взяла газету и прочла статью.

« Культ Набокова и русская литература

Что мне увиделось в бурном обсуждении недели Набокова в Корнеллском университете?

Прежде всего хаос в знании и в сознании, так что смешаны в нашем сознании даже принципиально несовместимые вещи.

Возьмем для примера его роман «Дар», который преподносят как одно из лучших его произведений, где есть какое-то «содержание». Мне показалась эта книга кощунственной. Не потому что он выставил Чернышевского шутом. А потому что выставил шутовством гуманизм и рационализм. Он ищет во всем поведении Чернышевского сексуальный подтекст прямо как Фрейд у Леонардо де Винчи. И подобно тому как Фрейд трактует сон Леонардо, где птица тычет ему в рот хвостом как символ фаллоса, так Набоков доходит до анализа сцены, где Чернышевский оказался застигнут девицей, когда справлял «большую нужду».

Там где у Герцена кровавые слёзы при мысли о позорном столбе, к которому царское правительство поставило Чернышевского, Набоков опять видит шута, претендующего на роль распятого Христа. А «толстый Герцен сидючи в Лондоне» поддерживает это цирковое представление. Но главное его роман «Что делать?» – это не крик духовно развитого человека, мыслителя, которой хочет помочь человечеству. Это всего лишь попытка оправдать какие то там нелепые дневники, убедить что он их не писал. А его диссертация об эстетике в искусстве вообще не могла быть принята, считает Набоков.

Что я хочу сказать?

Тем, кому нравится «С того берега» Герцена, им никогда не понравится «Другие берега» Набокова.