Эрик Вейнер - География гениальности - Где и почему рождаются великие идеи

Чем обусловлены столь разные подходы? Наши представления о творчестве и гении глубоко уходят корнями в космологические мифы. Эти мифы чрезвычайно могущественны. Вы глубоко впитали их, даже если совершенно нерелигиозны. «В начале сотворил Бог небо и землю» – влияние этих слов на людей верующих и неверующих колоссально. В иудейской и христианской традиции создание «из ничего» (ex nihilo) считается не только возможным, но и замечательным: ведь «из ничего» творил сам Бог – и мы, люди, в какой-то мере на это способны. Соответственно, художник (или архитектор, или программист) создает нечто «из ничего». Он создает то, что не существовало ранее. И творческий акт, подобно самому времени, линеен. Создатель начинает в пункте A и продолжает (с перерывами на кофе или как получится), пока не достигнет пункта Б.

В китайской космологии Вселенная безначальна. Дао безначально. Создателя не существует. Всегда что-то было, всегда что-то будет. Поэтому творческий акт есть не создание нового, а открытие старого. Китайский путь – это создание в контексте (creatio in situ). Конфуций говорил: «Я передаю, но не создаю» [29]. Он предостерегал людей от нового и неожиданного, чтобы они не попали в ловушку «неправильных взглядов».

В этом есть свой смысл – хотя лично мне китайское стремление продвигаться вперед с оглядкой назад не близко. Китайцы говорят: «Мы можем творить, почитая традицию». Звучит хорошо, но реально ли это? Можно ли съесть десяток пончиков с кремом, одновременно соблюдя диету?

С другой стороны, вспоминается Томас Элиот. У него есть замечательная статья под названием «Традиция и индивидуальный талант», где он пытается доказать, что новому необходимо старое; ни один поэт и ни один художник не живет в вакууме. «Нельзя оценить только его одного, необходимо, ради контраста и сравнения, рассматривать его в сопоставлении с предшественниками» [30]. Согласно Элиоту, для подлинно творческого человека прошлое не совсем исчезло: он ощущает его живое присутствие. Если хочется новшеств, не надо убегать от традиции. Наоборот, ей можно – и нужно – открыться.

Именно так поступали китайские гении времен династии Сун. Они рассматривали каждое потенциальное новшество в контексте традиции. Если оно представляло собой развитие традиции, его усваивали. Если нет – отказывались от него. И это не измена духу инновации, а осознание факта, сформулированного спустя восемь столетий историком Уильямом Дюрантом: «Нет ничего нового, кроме способа компоновки». В отличие от нас китайцев не смущала перспектива провести жизнь, отыскивая новые комбинации старого. Они знали, что здесь лежит путь к великой красоте. И здесь проявляется гений.

Вот почему китайский золотой век, в отличие от итальянского Возрождения, ознаменовался не внезапными (и деструктивными) прорывами, а медленным и постепенным прогрессом. Но разве это умаляет его величие? Не думаю. Все новшества эволюционны. Разница лишь в маркетинге. На Западе наловчились подавать малейшие модификации как нечто революционное. Автомобильные компании и изготовители компьютерной техники (да и не только они) на все лады расписывают «новые и усовершенствованные модели», хотя чаще всего новизна моделей весьма относительна. И они это знают. Знаем и мы – но согласны подыгрывать условностям.

Все это было бы милым ребячеством, если бы не наша сверхсерьезность. Ведь в Соединенных Штатах ежедневно «консультанты по творчеству» промывают мозги компаниям и сотрудникам, переживающим трудности: надо, мол, все переиначить. Расстаньтесь с пережитками прошлого и возведите «из ничего» будущее во всей его ослепительной и радикальной новизне.

Это не то, во что верили древние афиняне. И не то, во что верили китайцы времен династии Сун. Чем больше я размышляю у Западного озера (его воды сияют в полуденном солнце, как во времена Марко Поло), тем больше понимаю, что в это не верю и я.

Я начинаю подозревать, что китайский «инновационный разрыв», как и многое в этой стране, – лишь иллюзия. Действительно ли китайцы менее склонны к творчеству, чем европейцы? Или они творят на иной лад? У меня возникает надежда, что Дана – китаянка и человек современный – ответит мне на этот вопрос.

Мы встречаемся снова, на сей раз в одной из ее любимых кофеен. Обстановка – китайский уют среди богатства цветов и тканей. Я заказываю кофе и излагаю свои соображения. Дана медлит с ответом.

– В этом что-то есть, – говорит наконец она. – Семья и традиция ставят перед нами больше ограничений.