Сергей Кара-Мурза - Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений

Ведь уже Аристотель разработал хрематистику и экономию – разные системы, вобравшие в себя и хозяйство, и политику, и структуры общества, и даже образ войны. Этот его синтез был прототипом политэкономии. А какой же представлялась послевоенная советская политэкономия относительно политэкономии Адама Смита или Маркса?

Это сравнение было неизмеримым, это видно по учебникам политэкономии в СССР (с 1954 до 1990 г.). Маркс трудился над своей политэкономией полвека, и огромный 1-й том «Капитала» был лишь кратким резюме его основных исследований и текстов. Он изучал становление капитализма как синтез главных систем общества – картин мира главных общностей, развития нового государства, изменения антропологии новых классов, сдвигов образа культуры и шкалы ценностей, императивов экспансии капитализма и роли войн, особенно войн цивилизаций. Все эти структуры были у Маркса заложены в его политэкономию. И его политэкономия на целый век стала картиной мира для массы грамотных людей на Земле. Вот что такое политэкономия!

Как же увидеть ядро бытия цивилизации, страны, народа? Ведь экономика неотрывно соединена с политикой, со стихиями психологии и другими, культурой и часто с войной. Ее невозможно вылущить как орешек. Образ этого сгустка в его движении люди создают в воображении по-разному. Образы подбирают для визуализации предмета – это важный язык.

Вот простой пример: в 1744 г. Гендель поставил ораторию, а потом оперу «Семела». Её героиня была возлюбленной Юпитера. Ей советовали попросить его появиться во всем божественном блеске, и Юпитер в конце концов согласился. Он появился, и оказалось, что в реальности он – огненный шар. Семела превратилась в пепел.

Но какова политэкономия в истинном её обличье? Вероятно, придется разглядывать ее шар долго и внимательно. Этот шар – сложный организм, в его движении увидим все большие и малые органы и ткани всего организма страны, да и связи и каналы во весь остальной мир.

В период русской революции и до конца ВОВ разрабатывалась наша собственная политэкономия для России (СССР) – в чрезвычайных динамичных условиях. Это была политэкономия мирового класса – это говорили и на Западе, и на Востоке. Бертран Рассел написал: «Можно полагать, что наш век войдет в историю веком Ленина и Эйнштейна, которым удалось завершить огромную работу синтеза». Но сложный синтез – это и есть революция в науке.

Но никто не думал тогда, в чрезвычайных условиях, что они создавали другую политэкономию, при этом читали популярные тексты Маркса. Да и такие тексты было мало времени читать. Главное, что политэкономия для СССР не могла быть создана на основе марксизма, потому что образы, понятия, ценности и риски у Маркса и советских ученых были совершенно разными. Их читали теоретики-марксисты, небольшое сообщество, но усвоить смыслы Маркса и одновременно российской реальности было трудно. Это обнажилось в перестройке и далее.

Мы, представляя Запад, часто брали отдельные срезы, но не видели целого – оно от нас ускользало, и мы ошибались. Легче было взять несколько суждений из «Капитала», чем изучать российское бытие. Надо трезво представить эту неудачу разработки политэкономии: во времени «оттепели» Хрущева сообщество аналитиков-практиков и мыслителей, работающих в парадигме становления , было демонтировано, и система стала распадаться на частные отрасли и системы. Этот распад ослабил строительство латентной политэкономии, и это сообщество утратило условия для того синтеза, мышления и инноваций, которые были двигателем большого проекта СССР. Кризис 1980-х гг. разрушил слабеющую конструкцию политэкономии, которая соединяла главные срезы бытия.

Что касается Маркса, он обещал, что скоро капитализм преобразуется в социализм – Царство добра на земле. Для масс Маркс был пророком, а не теоретиком. Но в России требовался, кроме веры, рациональный большой проект реального преобразования. Классическая (англо-саксонская) политэкономия не годилась для России, да и для иных цивилизаций и культур, даже капиталистических. При этом Маркс опирался на труды ученых, которые в ходе научной революции создали за три века новый метод познания и продвинули этот метод в обществоведение. При этом он предупреждал, что предмет его учения – западный капитализм и западный пролетариат. Даже образ ожидаемого социализма, созданного из капитализма западным пролетариатом, Маркс представлял категорически иным, чем вызревал в России. Для нас главное было то, что Маркс изучал капитализм и его будущее.