Константин Калбазов - Несгибаемый. Враг почти не виден

— Начальник, падлой буду, она не из кодлы.

— Ага. А ты агнец божий.

В этот момент в глубине оконного проема что-то мелькнуло. Что именно, не понять. Урки то ли опытные, то ли слишком уж осторожные, близко к окну не подходят. Но Петр предпочел перестраховаться и, не раздумывая, послал в окно пулю.

— Эй, начальник, ты чего! — тут же послышался испуганный крик бандита.

— Минута времени! — жестко припечатал Петр.

— Все начальник. Выходим.

Далее произошла некоторая заминка с дверью, так как бандитам пришлось на нее подналечь из-за привалившегося к ней трупа. Но ничего, управились без особого труда. Потом побросали на снег оружие и ножи и вышли сами. Двое бандитов поддерживали своего раненого товарища. Инженер прострелил ему плечо. И, как видно, попал качественно.

Женщина вышла самостоятельно. Держалась особняком, всячески стараясь хоть как-то удержать на себе лохмотья, в которые превратилась ее одежда. На лице отрешенное выражение. Нет, с расстояния в сотню метров Петр не особо рассмотрел бы ее эмоции, но едва он убедился в том, что преступники разоружились, как тут же направился к избушке.

А инженер молодец. Как только увидел, куда идет Петр, сместился в сторону, обойдя домик по дуге и зайдя с фланга. Со своей новой позиции он теперь мог простреливать пространство вдоль избушки, перекрывая оба окна и дверь. Собственно, именно поэтому Петр и решился двинуться на сближение.

— Внутри еще кто-то остался? — спросил он, обращаясь к женщине.

— Нет, — покачав головой, безучастно ответила она.

— Хорошо, — удовлетворенно произнес Петр, удерживая под прицелом маузера троих бандитов.

Винчестер уже висел на ремне поперек груди. На короткой дистанции скорострельный маузер с более вместительным магазином был куда как предпочтительнее. Например, для этого.

Кессених не успел приблизиться, как раздалась скороговорка выстрелов. Когда он наконец подошел, бандиты лежали вповалку, с несколькими лишними дырками в своих бренных телах. Петр же спокойно заталкивал в магазин патроны из скорозарядника.

— Зачем? Их нужно было предать суду, — окинув взором неприглядную картину, сказал немец.

— Они сопротивлялись до последнего, и я вынужден был их убить, — по обыкновению пожав плечами, ответил Петр под одобрительный взгляд женщины.

— Закон существует, чтобы его выполнять даже в такой глуши, — не согласился инженер.

— Отто Рудольфович, ну и что бы им сделали? Опять отправили на каторгу? Так они там уже были. И, выйдя, решили продолжить грабить и убивать. Нет, если бы они только крали и грабили, то я бы с вами согласился. Но ведь они убивают.

— Тот мужик жив, — возразил немец.

— Был жив, когда мы расстались, и точно бы умер, если бы мы совершенно случайно не нарвались на его сынишку.

— Максимка? Семушка? Они живы? — с явно прорывающимися рыданиями спросила женщина.

— С сыном твоим все хорошо. Муж был жив, но выживет ли, не знаем. Отто Рудольфович отправил его в Слюдянку к доктору, — кивнув в сторону инженера, ответил Петр.

— Слава тебе господи, — истово перекрестилась женщина, опускаясь на снег и заливаясь слезами.

Вот так сразу и не разберешь, что это за слезы. То ли от радости, то ли от пережитого за сегодняшний нескончаемый день. Но то, что плачет, уже хорошо. Слезы — они очищают душу, смывая с нее бренную грязь. А еще выносят прочь боль. Не физическую. Душевную. Ту, что подчас ранит куда как сильнее.

— Это хладнокровное убийство, — отведя Петра в сторону, возмущенно произнес Кессених.

— На фронте вы были столь же щепетильны?

— Здесь не война, — отрезал немец. — И я никогда не позволял себе самосуда.

— И это радует, Отто Рудольфович. Но вы совершенно правы: тут не война, а потому и спрос другой. Око за око. Слышали о таком?

— Кхм. Вы поставили меня в неловкое положение, — с долей сомнения сказал немец. — С одной стороны, я вынужден доложить о случившемся. С другой…

— Отто Рудольфович, возможно, вам от этого будет легче… Даже зная точно, что вы доложили бы о случившемся, я все одно поступил бы так же.

Петр ничуть не лукавил. А по большому счету и ничего не боялся. Его слово — против слова немца. И поверят Петру вовсе не потому, что он русский. Боже упаси. Просто достаточно положить в качестве довеска к своим словам пару «катенек», [4] «Катенька» — в дореволюционной России так в простонародье называли сторублевую купюру с изображением Екатерины Второй. как местная Фемида примет его показания к сведению и нагло проигнорирует таковые со стороны господина Кессениха. Дело будет закрыто за отсутствием состава преступления еще на начальном этапе.