Михаил Шлаен - Я и ты

Чем жила тогда страна? Восхищалась Львом Яшиным на «Уэмбли», наслаждалась двумя новыми нерабочими днями 8 марта и 9 мая – спасибо женщинам и 20-летию Великой Победы, от души радовалась за Лидию Скобликову, кому еще так повезло: без кандидатского срока сразу в члены партии, всего-то ничего нужно было для этого – увезти с ледовой олимпийской дорожки в Инсбруке все четыре золотые медали. Кто-то гонялся за туманом, за запахом тайги и одновременно вместе с Райкиным и Жванецким ржал над двадцатью двумя бугаями. Были, правда, и другие «бугаи», набегали на «бронзу» в Англии на футбольном чемпионате мира, вдохновив тем самым ребят с клюшками и коньками. Те на целое десятилетие, ведомые Чернышовым и Тарасовым, захватили мировой хоккейный престол, оттеснив от него канадцев и разных прочих шведов заодно с финнами и чехословаками.

Ну а мы на работе, своим дружным коллективом отдела, напевая: «А мне мама, а мне мама целоваться не велит», поднимали рюмку коньяка и стопку водки (вино котировалось меньше) и выпивали за то, чтобы наши желания совпадали с нашими возможностями. Тогда мне даже во сне не могло присниться, что попаду под надзор и обаяние замечательных писателей-сатириков Мориса Слободского и Якова Костюковского, которые этот дивный тост придумали.

Несколько медлительный, уравновешенный Слободской и на футболе проявлял спокойствие, реагировал на события в зеленом прямоугольнике без особых эмоций, во всяком случае, внешне, внутренне, может, и переживал, но старался сдерживать себя. Зато худощавый, невысокого роста, в модной «двойке» (светло-коричневый клетчатый пиджак и темные брюки) Костюковский, наоборот, светился болельщицким пламенем, кто бы ни играл, а уж когда на поле были его любимые армейцы… В этот момент он напоминал мне знаменитого нашего опереточного артиста Ярона в «Сильве». Такая же буря страстей. Нестандартные, остроумные, а главное, объективные комментарии, произносимые Костюковским с неповторимой интонацией и особенным тембром голоса, я не раз потом использовал в «Красной звезде» в отчетах об играх ЦСКА. Когда на студии документальных фильмов я делал картину к какому-то юбилею клуба, то напросился в гости к Якову Ароновичу за советом.

– Чайку или чего-нибудь покрепче? Не стесняйтесь. Есть прекрасный кубинский ром.

– А можно обычной водочки? – осмелел я.

– Пожалуйста. «Московская» устроит? И я с вами выпью за будущий успех вашей картины.

В небольшой уютной квартире немало свидетельствовало о спортивном пристрастии хозяина. Мы уселись на диван, начали разговаривать. Так, как он знал людей, мало кто знал. И не только из армейского круга. Дружил со многими выдающимися тренерами и спортсменами, а те отвечали ему взаимностью. Я не раскрывал свой замысел, однако какими-то наводящими вопросами, на которые я даже не обращал внимания, Костюковский незаметно вытянул из меня идею, какую мне хотелось бы провести.

– А что, неплохо, не затасканно. Может быть, только…

Последовало несколько дельных советов, как самому ему все это видится на экране. «И, пожалуйста, не забудьте Боброва, обязательно с его серой, в полоску, кепочкой, ему с Бесковым шили их по заказу. Всеволод Михайлович – редчайшей души человек, а улыбка какая обаятельная».

– Они с Бесковым были два красавца – что на поле, что в жизни, – продолжал Костюковский. – Элегантные, всегда модно причесанные и модно одетые, и жены у них красавицы. А какой шорох Сева с Костей навели вдвоем на британский футбол осенью 1945 года!

Кстати, тогда я впервые услышал от Якова Ароновича об увлечении Бесковым в молодости голубями. Так вот откуда на мемориальной доске на доме на Садовой-Триумфальной, где жил Константин Иванович, эти гордые птицы. Понятно теперь.

Слободской покинул этот мир раньше, Костюковский пережил своего друга и творческого соратника, и мне посчастливилось еще много раз встречаться с ним или в Лужниках, или на «Динамо»; он старался, если был в Москве, не пропускать ни одного матча ЦСКА в компании с известной актрисой из театра «Моссовета» Галиной Дашевской, супругой Николая Маношина. Помните известную торпедовскую связку полузащитников Воронин – Маношин? По разным причинам она рассыпалась, и Николай Алексеевич завершал свою карьеру игрока уже в армейском клубе.

Однажды, когда мы в очередной раз пересеклись с ним – дело было не на футболе, а на хоккее, кажется, ЦСКА играл с «Химиком», – Костюковский отвел меня в сторону, нежно взяв за локоток, и тихо спросил: