Я чувствую себя глубоко тронутым. Ну и место этот Загранаэрофлот! Голова начинает кружиться.
– Один из самых важных. И во всяком случае, самый веселый (Симхат Тора; про Пурим я тогда не знал).
– Я так и поняла. Там было очень много людей и они веселились.
Такое серьезное, красивое лицо. Ну, почему я тебя не встретил раньше, а только теперь, когда у меня, не считая дня отъезда, остается шесть дней?
– Лена, если бы у вас было сегодня вечером немного времени, мы бы могли больше поговорить.
Лена как-то неуверенно смотрит в сторону – в сторону своих коллег, одна из которых, глядя перед собой и с нейтральным видом, произносит громким шепотом: «Соглашайся!»
– Да, мы могли бы увидеться – там-то и тогда-то.
Выхожу из Аэрофлота и звоню в ОВИР.
– Хорошо. Когда принесете справку о квартире, я исправлю вам дату.
Вечер.
– Спасибо, что пришли, Лена.
– Ведь я же обещала.
Такая чудесная улыбка. Мы разговариваем о том о сем, и когда я говорю, что последнее время работал лифтером, ее лицо становится грустным. Но я уверяю ее, что это было не худшее время в моей жизни.
Во-первых, я был почти уверен в отъезде. Сам я шума не поднимал, весь шум вокруг меня устроила перепуганная Плехановка (я был первым в Москве преподавателем высшей школы, подавшим на выезд), где меня не только выгнали, но и потребовали забрать все дипломы. Дурацкое требование «наверху» игнорировали, но о происшедшем стала писать западная пресса, и я стал неудобной фигурой, от которой, видимо, постарались поскорее отделаться.
Я, кстати, написал в ЦК КПСС протест против действий Плехановки, отметив, что для того, чтобы я перестал быть ученым, у меня надо забрать не дипломы, а голову (будучи уверенным, что сегодня мне это не грозит). Потом все это появилось в «самиздате» и тоже попало на Запад.
Это было второе обстоятельство, придававшее мне уверенность – прикрытие западной прессы. Если бы со мной что-то случилось, мои друзья известили западных корреспондентов в Москве, а те передали информацию в свои пресс-агентства.
Возможно, мои надежды могли быть преувеличены, но, во всяком случае, они меня успокаивали. Что мне действительно угрожало, это безработица, создававшая возможность обвинения в «тунеядстве» и высылки на 101-й километр из Москвы. Тогда конец моим контактам и, соответственно, прикрытию. А там принудительная и самая примитивная работа, уборка улиц, например, а отъезд был бы весьма и весьма проблематичным. А я становился примером того, что может случиться с человеком, слишком серьезно воспринимавшим обещания советского правительства о воссоединении семей.
Нужна была работа и хоть какая-то зарплата. С записью в трудовой книжке «уволен из-за несоответствия требованиям, предъявляемым к советскому ученому» (которой я очень гордился – я вам официально не советский, а настоящий ученый), устроиться на работу хоть сколько-нибудь близкую к моей специальности, даже цеховым экономистом на каком-нибудь заводе, нечего было и думать.
Я стал принимать меры. Прежде всего, по совету друзей, я послал заявление в районный отдел трудоустройства с просьбой предоставить работу по специальности – доцент на кафедре планирования народного хозяйства. Оно служило кое-каким прикрытием от обвинений в уклонении от общественно-полезного труда. Ответа я, естественно, не получил.
Второе – найти работу, на которую бы меня взяли – простую, но где не хватало рабочей силы. Меня взяли почтальоном (по разноске телеграмм), но через два дня, когда Би-Би-Си передало, что советский ученый, захотевший уехать в Израиль, разносит почту, меня вызвали в отдел кадров и сообщили, что человек с высшим образованием такую должность занимать по закону не может – снова увольнение.
Я стал принимать новые меры. Прежде всего, я попросил друзей ничего не говорить западным журналистам, чтобы меня не выгнали второй раз. Во-вторых, надо было найти работу, где был очень сильный дефицит рабочей силы и куда меня бы взяли несмотря ни на что. Таую работу я нашел – лифтером.
Есть правило, по которому лифт не должен работать без лифтера, которых очень не хватало – мало желающих работать за 45 рублей (минимальная зарплата в те времена), поэтому лифт, запертый на замок, был нередким зрелищем в Москве. Стало быть, лифтер. Работа, как говорится, не пыльная, и можно возле лифта учить иврит – самоучители из Израиля у нас были.
Оставался вопрос о моем высшем – еще как высшем! кандидат наук и доцент, – образовании. И тут мне повезло!
Читать дальше