Сборник - Языки страха. Женские и мужские стратегии поведения

– Перестань, взгляни на себя, тебе ли опасаться?

– Не… Вдруг засмеет…

Мальчик этот, действительно, приятный, красивый, пользующийся успехом у девочек. Но вот этого успеха, этой всеобщей симпатии к нему он и опасается быть лишенным.

Дети чаще всего не осознают причины своих тревог и поэтому стремятся быть привязанными к чему-то и к кому-то, дабы обрести чувство защищенности, попросту – успокоиться.

Довольно часто страх потери выказывает себя в обуревающей ребенка (а потом и взрослого человека) робости. В данном случае люди испытывают страх потери чувства самоценности, когда у них страдает чувство собственного достоинства, зиждущегося, прежде всего, на изначальной уверенности в любви родителей или тех, кто их заменяет волею судьбы. Робость, по мнению Карен Хорни, служит защитой от опасности подвергнуть себя риску отторжения, отверженности. “Страх отвержения, – пишет Хорни, – ведет к ряду внутренних запретов, относящихся к тому чувству, которое мы именуем «робостью»”. В связи с этим тоже можно привести достаточно типичные примеры.

Вот мальчик рассказывает о своей коллизии:

– Я хочу попросить родителей купить мне компьютер, да, боюсь, папa скажет: “За хорошую учебу”. А я боюсь, что год закончу плохо. Тогда он не только не купит, а еще и накричит на меня. Мы поссоримся, и я совсем расстроюсь.

– А чего ты больше боишься поссориться или не получить компьютер?

– Ну, я вообще ссориться не люблю.

Ребенок больше, чем взрослый, опасается потерять чувство своей самоценности, особенно в школе, где вся его жизнь на виду. Любая осечка или неудача в осуществлении желания воспринимается детьми как унижение. Любой отказ автоматически содержит в себе долю унижения, а это приводит к перманентному ощущению ребенка в школе ничтожеством, в той или иной степени. Страх отверженности заставляет детей всячески избегать ситуаций, в которых они эту отверженность могут ощутить на себе.

Увы, родители подчас лишь умножают эти страхи.

Вот еще один вполне типичный рассказ школьника:

– Я хотел позаниматься на папином компьютере, но так и не решился попросить его об этом. Потому что, если у меня что-то не получается, он начинает кричать: “Не умеешь не лезь”.

– Так ты его попроси тебе помочь!

– Я раз так и сделал, но он сказал, что я сам должен думать. А если я такой глупый, то нечего мне к нему и лезть. Я и не подхожу теперь, чтобы он не думал, что я глупый.

Страх потери, закладываясь в детские и даже совсем в младенческие годы (вспомните у Мандельштама: “Еще обиду тянет с блюдца невыспавшееся дитя…”), не отпускает человека всю жизнь.

Вот бабушка в школьной раздевалке пытается пригладить вихры своего внучка. Тот фырчит, раздраженно отворачивается. Понятно, что мальчик опасается прослыть “маменькином сынком” и тем самым поколебать расположение к нему приятелей. Но и бабушка тоже ведет себя робко, неуверенно, словно опасается своего порыва, да так и не пытается его завершить. Она-то чего страшится? А все того же – потери расположения внука и, в конце концов, потери любви.

Вот мать одного из учеников рассказывает мне о непомерных амбициях ребенка. Сначала она купила ему вопреки собственному желанию и представлению о детской жизни мобильник. Купила не потому, что так любит сына, а потому, что опасается ссор с ним. Естественно, после этой вынужденной покупки отношения с сыном глаже не стали. Наоборот, он потребовал еще что-то, с ее точки зрения, не менее бессмысленное и дорогое. И вот мама не знает, как отразить очередную атаку сына. Понятно, почему она так боится с ним поссориться. Она боится утратить его любовь.

Вопрос этот очень важен и, кажется, давно уже выходит в человеческих отношениях на первый план. Совершенно обоснованно Эрих Фромм в работе “Искусство любви” пишет: “Для большинства людей проблема любви состоит не в том, чтобы любить, а в том, чтобы быть любимым”.

Всe больше любовь окружающих осознается нами как средство защиты oт обуревающего современного человека комплекса неосознаваемых им самим разнообразных тревог.

Попробуем разобраться с ними на одном более сложном уровне и примере. Он касается уже психологии самих преподавателей, то есть тех, кто призван как-то сглаживать, если не новее устранять детские комплексы и, в первую очередь, их страхи потери собственной идентичности.

Я знаю одного из достаточно одаренных и эрудированных преподавателей, который, естественно, стремится набирать в свой класс умных и талантливых детей. Однако, вот странность: через какое-то время преподаватель от этих же детей – самых одаренных – начинает всякими путями избавляться. С одной стороны, объяснение этого феномена самим преподавателем совершенно понятно, а, с другой стороны, – совершенно не понятно. Дескать, своими спонтанными вопросами и репликами эти дети отвлекают внимание класса, мешают заниматься другим, в результате срывая его очень важные и содержательные (на самом деле – содержательные) уроки. Нависает постоянная угроза того, что материал не будет преподавателем правильно подан, а классом – правильно усвоен.