Б. Соколов - Молотов. Тень вождя

Насчет такой линии поведения он однажды проговорился Чуеву:

«Ленин тоже допускал ошибки и признавал. Сталин сказал, что можно построить коммунизм в одной стране. Это, конечно, противоречит марксизму-ленинизму. На XVIII съезде. Я и тогда был против этого, но промолчал. А как сделать? Просто меня бы как пушинку вышибли, все — ура, ура! — всем хочется коммунизма. Сталин хотел показать, что он шаг вперед делает».

Что и говорить, Вячеславу Михайловичу очень не хотелось сгинуть на Лубянке. Вот он и подписывал безропотно тысячи и тысячи смертных приговоров и до конца жизни уверял себя и окружающих, что Тухачевский, Ягода, Бухарин и другие жертвы политических процессов были настоящими заговорщиками. Может, и сам верил в это. А может, просто прятал свой страх.

А в беседе с внуком Сталина Евгением Джугашвили Молотов заметил:

«1937 год — без него бы мы тоже не могли обойтись. Поставьте у власти самых святых людей, и пусть бы они прошли так, одними разговорами мимо этих периодов, ничего бы у них не вышло, развалилось бы все. Тут без жестких мер против ярых врагов не обойтись. Но попало и не врагам».

Вячеслав Михайлович в одной из бесед с Чуевым честно признался:

«Нет, я никогда не считал Берию главным ответственным (за репрессии, как и Ежова. — Б. С.), а считал всегда ответственным главным Сталина и нас, которые одобряли, которые были активными, а я все время был активным, стоял за принятие мер. Никогда не жалел и никогда не пожалею, что действовал очень круто».

Молотову претила трусливая тактика валить все на Ежова и Берию, которой придерживался ранний Хрущев — не только до «секретной речи» на XX съезде, но, в какой-то степени, по крайней мере на публике, — вплоть до XXII съезда партии. Он всегда утверждал, что инициатором репрессий был Сталин, сам он играл вторую по значению роль, а репрессии эти были справедливы и необходимы, хотя иной р£з и страдали невиновные. Но... лес рубят, щепки летят. Вот только -сам Вячеслав Михайлович никак не хотел превращаться в щепку.

Великая Чистка не обошла стороной и окружение Молотова. 17 августа 1937 года был снят с работы заведующий секретариатом Молотова А.М. Могильный. Вскоре он погиб в лифте при до конца не выясненных обстоятельствах. А 28 августа был смещен помощник Молотова М.Р. Хлускер.

Два года спустя Сталин посадил Молотова на еще более прочный крючок. 10 августа 1939 года Политбюро приняло секретное постановление (под грифом «особая папка») о том, что нарком рыбной промышленности П.С. Жемчужина «проявила неосмотрительность и неразборчивость в отношении своих связей, в силу чего в окружении тов. Жемчужиной оказалось немало враждебных шпионских элементов, чем невольно облегчалась их шпионская работа». Политбюро потребовало «провести тщательную проверку всех материалов, касающихся т. Жемчужиной» и «в порядке постепенности» отрешить ее от должности наркома. Между тем Жемчужина возглавила Наркомат рыбной промышленности только в начале 1939 года (до этого она руководила Наркоматом пищевой промышленности), а совсем недавно, в марте 39-го, была избрана на XVIII съезде партии кандидатом в члены ЦК. В результате проверки в НКВД были получены показания о причастности Жемчужиной к «вредительской и шпионской работе».

24 октября 1939 года вопрос о Жемчужиной вновь рассматривался на Политбюро. По инициативе Сталина было принято постановление, в котором наиболее опасные обвинения с жены Молотова были сняты и названы «клеветническими». Полине Семеновне инкриминировали только «неосмотрительность и неразборчивость» в связях. На основании этого 21 ноября 1939 года она была освобождена от поста наркома рыбной промышленности и назначена начальником Главного управления текстильно-галантерейной промышленности Наркомата легкой промышленности РСФСР.

В феврале 1941 года на XVIII конференции ВКП(б) Жемчужина была выведена из числа кандидатов в члены ЦК. Само по себе это не было наказанием — просто начальнику главка Наркомата легкой промышленности состоять в ЦК было не по чину. Но Молотов демонстративно воздержался при голосовании по этому вопросу. Тем более

что в свое время возражал против назначения Полины наркомом — опасался, что с большой высоты будет больнее падать, и догадывался, что друг Коба, да и просто недоброжелатели поспешат в случае чего использовать любую ее оплошность против него. Жемчужина же, услышав о своем исключении из кандидатов в члены ЦК, прямо в зале заседаний забилась в нервном припадке, и Молотову пришлось силой разжимать зубы жены, чтобы влить ей в рот лекарство.