Ирина Эрлихсон - Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века - очерки интеллектуальной истории

В XVIII в. преступление настолько прочно интегрировалось в жизнь англичан, что стало неотъемлемым элементом социокультурной реальности. Путешественник и филантроп Джонас Хэнвей в 1776 г. писал: «Какие леденящие душу кровь описания ежедневно появляются на страницах газет! Какое впечатление сложится у иностранцев о нашем правительстве? Грабежи, расследования грабежей, опознания преступников, судебные процессы, публичные казни – подобного рода заметки появляются чаще, чем объявления о свадьбах и рождениях!» [6] Hanway, J. Solitude in imprisonment. With Proper Profitable Labour and a Spare Diet, the Most Humane and Effectual Means of Bringing Malefactors, who Have Forfeited Their Lives, Or are Subject to Transportation, to a Right Sense of Their Condition; with Proposals for Salutary Prevention. L., 1776. P. 62. . Примечательно, что американский лоялист Сэмюэль Кёрвен в первую неделю своего пребывания в Англии, отметил в своем дневнике от 23 августа 1775 г.: «Был в офисе сэра Джона Филдинга на Боу-стрит, где допрашивают подозреваемых в кражах, разбое и прочих правонарушениях. Этот достопочтенный джентльмен, слепой (коим и полагается быть правосудию) ведет допрос мягко, но с удивительной проницательностью» [7] Journal and letters of the late Samuel Curwen, Judge of Admiralty, etc., a loyalist-refugee in England, during the American revolution. To which are added, illustrative documents and other eminent men. L., 1844. P. 36. . Шестью годами позже Кёрвен, обозревая шествие висельников, препровождаемых в Тайберн [8] Англ. Tyburn – географическое название местечка в графстве Миддлсекс близ Лондона, со времен средневековья служившее официальным местом проведения публичных казней. , с горечью констатировал, что, несмотря на усилия властей, масштабы преступности отнюдь не уменьшаются, а скорее, наоборот.

Возрастающая криминализация общества находила отражение не только в периодических изданиях, мемуарах и дневниках современников, но и, главным образом, в отчетах о судебных процессах Олд-Бейли, первый сборник которых датируется 1674 г. [9] Уникальная коллекция материалов Олд-Бейли представлена в открытом доступе. Режим доступа: https://www.oldbaileyonline.org/ static/Publishinghistory.jsp (дата обращения: 22.04.2017). С 1678 по 1834 гг. материалы заседаний готовились после каждой сессии и публиковались на регулярной основе восемь раз в год. В рассматриваемый период они имели грандиозный коммерческий успех, предоставляя жителям мегаполиса возможность быть в курсе нюансов, касающихся преступного мира и способов противостояния таковому со стороны властей. В XIX в. читательская аудитория постепенно сузится до профессиональных юристов и чиновников, а в начале XX в. публикация криминальных отчетов и вовсе прекратится.

Уголовное правосудие XVIII столетия наследовало юриспруденции Средних веков, в рамках которой наказание рассматривалось преимущественно с точки зрения его карательной функции как симметричный ответ на преступление. Результатом роста преступности и неспособности правоохранительных органов с ней справиться стала резкая эскалация применения высшей меры – смертной казни – как «универсального средства» от галопирующей криминализации. Вышеперечисленные факторы в совокупности привели к тому, что XVIII в. Англия встретила с уголовным кодексом, в котором смертная казнь полагалась примерно за 50 видов преступлений, а завершила его со списком статутов, возросшим более чем в четыре раза! Британский писатель и журналист Артур Кёстлер, размышляя о «родословной Кровавого кодекса» выделяет три причины его появления: во-первых, утверждение промышленной революции, когда «внезапное распространение крайней бедности, в сопровождении – как и должно было случиться – проституции, детского труда, пьянства и преступности, совпадало с беспрецедентным накоплением богатств, что само по себе было дополнительным стимулом к преступлениям». Эту аргументацию поддерживают представители практически всех историографических школ и научно-исследовательских традиций. Во-вторых, отвращение англичан к власти, что помешало созданию эффективной полиции: «если бы это было сделано веком ранее, наше страна была бы избавлена от великого стыда и не менее великих ужасов». Столь категоричное утверждение об «отвращении к власти» можно было бы и оспорить, хотя эту позицию разделяют некоторые современные исследователи социальной истории эпохи [10] См. например: Archer J.E. Social unrest and popular protest in England, 1780–1840. New-York, 2000. , но факт отсутствия эффективной полиции до середины XIX в. подтверждали как современники, так и последующие серьезные научные изыскания [11] Общепризнанный специалист по криминальной истории данного периода польский историк Лео Радзинович заверяет, что в 1720-х гг. большинство англичан даже не слышали слово «полиция», а о превентивной и сдерживающей функциях органов правопорядка не стоит поднимать вопрос до середины XIX в. См.: Radzinowicz L. A history of English criminal law and its administration from 1750. Vol. 3. New York, 1957. Р. 1. . Третья причина – особенности английского «прецедентного» права, когда судебное решение определенного должностного лица, вынесенное в отношении конкретных частных обстоятельств, регистрировалось и в дальнейшем служило прецедентом, на которые опирались последующие приговоры [12] Кестлер А., Камю А. Размышления о смертной казни. М., 2003. C. 9-11. . Так, например, в начале XVIII в. смертная казнь за преступления имущественного характера полагалась в случае вооруженного грабежа со взломом, а цепочка прецедентов, на которые опирались в дальнейшем новые приговоры, привела к тому, что в последней четверти века смертная казнь вменялась за кражу мелких предметов дороже двенадцати пенсов [13] См. например: Кросс Р. Прецедент в английском праве / под ред. Ф.М. Решетникова; пер. Т.В. Апарова М., 1985. .