Владимир Автономов - В поисках человека. Очерки по истории и методологии экономической науки

У меня речь идет о предпосылке рациональности экономических субъектов, использующейся в экономической теории. Я предпочитаю и в этой книге (см. также пункт 4.2.3), и в последующих статьях, включенных в этот сборник, говорить о рациональности в рамках модели человека в экономической науке.

Здесь же содержится еще один важный, с моей точки зрения, момент: определение общественной науки через модель человека, в ней используемую. Та часть объекта исследования – человеческого поведения, – которая определяется и ограничивается выбранной моделью человека, – это и есть предмет данной науки. Этот момент подводит нас к разговору о сопоставлении моделей человека в разных науках и возможности междисциплинарных исследований (параграф 1.3). Стоит сразу же предупредить, что для такого сопоставления пришлось значительно упростить и даже примитивизировать сравниваемые модели человека. Из дальнейшего изложения читателю станет ясно, что единой модели человека, которой привержены все без исключения экономисты, не существует, а в истории она проделала значительную эволюцию. Из сопредельных наук – психологии и социологии, автор мог взять лишь то немногое, что ему известно как историку экономической мысли [8] Поэтому рад случаю порекомендовать читателю работы моих коллег, которые смотрят на это взаимодействие «с другого берега». Это прежде всего работа: Радаев В. В . Экономическая социология. М.: Изд. дом ГУ – ВШЭ, 2008, а также статьи: Журавлев А. Л., Ушаков Д. В., Юревич А. Л . Перспективы психологии в решении задач российского общества. Ч. I: Постановка проблемы и теоретико-методологические задачи // Психологический журнал. 2013. Т. 34. № 1. С. 3–14; Ч. II: Концептуальные основания // Психологический журнал. 2013. Т. 34. № 2. С. 70–86. . Зато представилась возможность вкратце рассмотреть историю и проблемы взаимоотношений экономической науки с теми дисциплинами, которые находятся к ней ближе всего [9] Подход с точки зрения модели человека к политологии см. в книге: Афонцев С. А . Политические рынки и экономическая политика. М.: КомКнига, 2010. . Что же касается перспектив междисциплинарного взаимодействия, то я отнесся к ним в том тексте весьма осторожно, по крайней мере на современной стадии, когда разделение труда между различными общественными науками достаточно четко прослеживается. Сегодня же не могу не отметить работу В. М. Полтеровича, где высказываются новые заслуживающие внимания аргументы в пользу «единого социального анализа», среди которых выделяются единая эмпирическая база и единый аналитический аппарат [10] Полтерович В. М . Становление общего социального анализа // Общественные науки и современность. 2011. № 2. С. 101–111. .

В параграфе 1.4 я возвращаюсь к «предпосылочному» статусу модели человека уже по другому поводу. Люди с живым воображением при словах «экономический человек» представляют себе если не диккенсовского Скруджа, то диснеевского Скруджа Макдака. В XIX в. критики политической экономии любили задавать публике коварный вопрос: «Хотите ли вы, чтобы ваша дочь вышла замуж за экономического человека?». А сейчас в любом хорошем западном книжном магазине (к сожалению, их осталось немного) на полке стоит какая-нибудь книжка с названием вроде «Конец экономического человека», содержащая некоторые банальности про индустриальное и постиндустриальное общество. Поэтому приходится напоминать, что экономический человек не гуляет по улицам и не ухаживает за девушками потому, что он – абстракция. Разговор о необходимости абстракций и разной степени их глубины, в свою очередь, подводит нас к важной дилемме, стоящей перед экономической теорией, которую Томас Майер назвал дилеммой «реалистичности и строгости» (по-английски это звучит как ”truth vs. precision”, и мне стоило немалых трудов подобрать адекватный перевод). Я очень часто говорю об этом выборе своим студентам, которым неминуемо придется иметь с ним дело как будущим экономистам. Здесь же показалось уместным обсудить вопрос о том, можно ли и нужно ли проверять поведенческие предпосылки экономической теории (параграф 1.5).

Вторая, историческая глава в наибольшей степени повторяет первую книгу, но там есть одна новая тема: соотношение между тем, что экономисты говорят о методологии своей науки (я назвал это эксплицитной методологией), и тем, чем они на самом деле руководствуются в своих работах (имплицитной методологией). Между эксплицитной и имплицитной методологиями бывают поучительные различия. Такие великие экономисты, как Маршалл и Фридмен, явно не были великими методологами, хотя «Эссе о позитивной экономике» Фридмена наделали в свое время много шума среди экономистов. Здесь вспоминается известный анекдот про большого писателя Набокова: слон, несомненно, большое животное, но он не может заведовать кафедрой зоологии. Вместе с тем профессиональные методологи часто бывают философами и плохо представляют себе специфику работы экономистов-теоретиков. Свое предисловие к русскому переводу «Методологии экономической науки» Марка Блауга я назвал «Почему экономисты не любят методологов?». Наверно, главное исключение из этой печальной тенденции, помимо Дж. С. Милля, составляют представители австрийской школы: Менгер, Мизес, Хайек, Махлуп, Шумпетер, Роббинс, которые не только были искушенными методологами, но и пытались практиковать в теории то, что проповедовали как методологи.