Петр Корнейчук - Рубеж

Сели в автобус. Мой товарищ завел беседу с другими греющимися в автобусе, а я уставился в окно, наблюдая за взлетной полосой военного аэропорта.

Зима того года и правда была ужасной – по крайней мере та часть, которую я застал в России – слякоть, осадки и снова слякоть. Соответственно, при большой влажности, пусть даже при слабом морозе, длительное нахождение на улице было чревато продрогшим телом и сырой одеждой.

Как раз оно, длительное пребывание на улице, нас и настигло: первый борт с двумя ротами нашего батальона улетел, мы ждали второй, который заберет нас. Военно-транспортная авиация – самая непрогнозируемая структура, поэтому мне оставалось сидеть, смотреть в окно и довольствоваться видом военного аэропорта.

Серость, слякоть, самолеты и вертолеты по бокам. Судя по внешнему виду, единственное место, куда долетят эти самолеты, так это в плавильню, но все же турбины заботливо упакованы в специальные чехлы, вокруг них нет сугробов и около каждого стоит какая-то табличка.

Ангары, бараки, грузовики, стволы деревьев и заново: ангары, бараки, стволы деревьев. Былая монументальность и мощь авиабазы словно съёжились на зимовку, и, стесняясь нас, прячутся по углам огромной территории.

Самолет за нами не летит.

Пора выходить – надо дать погреться следующим, да и ноги затекают сидеть.

Самолет не летит.

Снова пошли смешки и толки, что сейчас опять не улетим, как было в предыдущие разы, когда мы уже собирались и даже выезжали, но, как сказано было выше, военно-транспортная авиация структура нестабильная. Потрепала она нервы родным и любимым знатно: я раз пять отправлял смс, где писал, что люблю и улетаю; потом все отменялось, и я сообщал, что вечером собираюсь домой.

Периодически водители, привезшие нас и наши вещи, прогревали машины. Вещей было много: оружие, средства связи, сухпайки, амуниция, ручная кладь. Признаться, таскать это все несколько раз на дню на строевые смотры было напряжно.

Разводили костры, общались, курили и смеялись. Вспоминали еще вчерашние и утренние события так, будто это было давно, и уже веяло легкой ностальгией, возможно, это был некий предвестник тоски по дому.

Прилетевший за нами ИЛ-76 на самом деле казался маленьким таким бочонком, и, оглянувшись на наш состав, было непонятно, как он вместит 100 человек и три машины имущества. Знаменитая его «улыбка» – расположение иллюминаторов для пилотов – веселила и приглашала на борт. Мы встали и зачем-то взяли в руки свои вещи.

– Куда собрались? Он сейчас будет заправляться, – окрикнул нас командир.

Собственно, идти нам некуда, мы напоследок нагрели чай. Обстановка накалялась: мы все громче смеялись, ярче шутили и чаще курили.

Бензовоз военного аэропорта – это такой древний, даже, наверное, винтажный грузовик из теплых комедий Гайдая, в прекрасном состоянии. Справился со своей задачей он минут за сорок, после чего была команда водителям выдвигаться к самолету.

Темнело.

– Ну че, блядь, бегом-бегом-бегом к самолету! Грузимся!

Неимоверно четко мы подошли к аппарели самолета. Я увидел внутренность борта: две деревянные лавки по бокам и… все. Это пространство предназначалось для нашей поклажи, которую мы стали выгружать из грузовиков цепочкой под надзором командира:

– Сначала сухпайки! Ровнее, ёптвашу душу мать!

– Так, средства связи и ящики с оружием!

В десятый раз мы таскали средства связи и ящики с оружием. На этот раз они показались легче и удобнее – общий труд и молчание.

Молчание было вызвано тем, что это уже все серьёзно и не шутки; тем, что – пора. Два месяца ожидания, слаживания, учений и бюрократического ада вылилось в гробовое молчание солдат, грузящих ящики в самолет.

– Рюкзаки!

Цепочка рук, передающих вещи, слаженно работала. На погрузку ушло минут двадцать, заодно и погрелись.

– Заебись. Все выходим. Строимся!

Строиться – это как «Отче наш», это начало и конец всех действий в армии. Не знаешь, чем занять личный состав – «Строиться!» – там придумаешь. Нужно что-то сказать – «Строиться!»

Мы выстроились. Разумеется, перекличка и проверка документов. Вышел командир экипажа, который должен был нам провести инструктаж. Не зря говорят: когда военные писали устав – пилоты были в небе. Вышел улыбчивый офицер, оглядел нас, усмехнулся.

Инструктаж выглядел примерно так:

– Ну че, парни, сейчас полетим. Лететь примерно пять часов, в самолете не пить, не курить, не трахаться. Туалета нет, есть ведро. Кто последний в него пойдет – тот его выносит. Вопросы есть? Вопросов нет.