Диана Ганцева - Андрей Соболь - творческая биография

Несколько лет после смерти А. Соболя его имя еще встречалось на первых строчках в списках наиболее читаемых авторов, на обложках издаваемых книг (А. Соболь Печальный весельчак. Посмертное произведение. – Харьков, 1926.; А. Соболь Собр. соч. в 4 т. – М.-Л., 1927 и 1928 гг.) и в обзорных статьях и монографиях об историко-литературном процессе 20-х гг. (Лежнев А., Горбов Д. Литература революционного десятилетия. – Харьков, 1929). Но поскольку Соболь-художник « очень часто расходился с запросами читательской массы, не попадая в тон современных «конструктивных» требований » 33, интерес к его произведениям, спровоцированный во многом трагической смертью писателя, вскоре угас. Таким образом, критическое и литературоведческое осмысление творческого наследия А. Соболя уже к началу 1930-х гг. утратило свою актуальность на фоне текущего момента литературного развития.

Современное литературоведение обошло вниманием наследие писателя, хотя его творчество представляет обширный материал для исследования. А. Соболь является автором многочисленных рассказов и повестей, большинство из которых вошли в 4-томное Собрание сочинений писателя (1927 г.) («Салон-вагон», «Люди прохожие», «Мемуары веснущатого человека» и др.), романов «Бред», «Пыль», нескольких книг воспоминаний и разрозненных пьес.

В 1980-1990-е годы на волне интереса к трагическим судьбам забытых писателей прошлых лет и их творчеству произведения А. Соболя вновь начали появляться на страницах популярных общественно-публицистических и литературных журналов – «Литературная Россия», «Огонек», «Октябрь» 34. Предваряли эти публикации небольшие заметки, призванные отчасти удовлетворить естественное любопытство читателя в отношение жизни и творчества автора 35. В большинстве своем это были беглые наблюдения над произведениями, которые репрезентативны как факт нашего ограниченного знания отечественной словесности, но мало интересны в научном плане.

Попытки биографического исследования предпринимала Саломея Хлавна, располагающая значительными материалами, касающимися жизни писателя. Ее статьи «Обожженные лавой», «Снято Овсянико-Куликовским по просьбе Бунина… или История одного конфликта» 36, написанные с привлечением рукописей статей и писем А. Соболя, раскрывают подробности его биографии 1917—1921 гг.

Время от времени имя А. Соболя появляется в различных историко-литературных исследованиях, но всегда исключительно как принадлежность ряда 37, как некая фоновая фигура, в сопоставлении с которой раскрывается более яркий писательский образ.

Однако до настоящего времени непосредственно посвящена творчеству А. Соболя лишь одна работа литературоведческого характера – статья С. Шершер «Поэтика отчаяния» 38. Статья представляет собой своеобразный опыт прочтения повести А. Соболя «Салон-вагон», однако автору удается не только выявить некоторые особенности соболевской поэтики, проявившиеся в данном конкретном произведении, но и уловить основные моменты специфики личности и творческой индивидуальности писателя, тем самым выделив его из общей писательской массы начала ХХ века.

Прежде всего С. Шершер обращает внимание на то, что биография А. Соболя – « это не просто типичная биография российского человека начала ХХ века, а ее сгусток, ее супервариант » 39. Он настолько герой своего времени, что не ищет другого для своих произведений и пишет образ современника с себя, попадая в десятку. Но постоянное стремление « подделать себя под эпоху », « быть как все, быть со всеми » при том, что « ближе был ему отдельный человек со всеми его переживаниями » 40, явилось причиной трагической раздвоенности писателя, ставшей знаком его личной и творческой судьбы.

По мнению С. Шершер, А. Соболь находит для описания своего раздвоенного, раздробленного мира наиболее адекватный образ – зеркало, которое подсказывает и метод: « оно начинает дробить – или по меньшей мере двоить – все, что попадается на его пути: от раз-двоения отраженного в нем персонажа – до у-двоения слов, предметов или явлений » 41. Исходя из этого, автор статьи выявляет основной стилевой прием А. Соболя – повтор: от повтора отдельных слов (« еле-еле», «дробно-дробно», «летит-летит » и т.д.) до повтора фраз (« строгими мерами как… »), от повторяющихся из произведения в произведение образов героев до « многочисленных близнецов фактически одной повести » 42. И все эти повторы в конечном итоге рождают неповторимый ритм прозы писателя. Неповторимый даже при том, что в двадцатые годы ритмическая проза стала общим местом. Причина этого в том, что для Соболя ритм его прозы – не « шум времени », не отзвук внешнего мира, а « малый след, осколок, выброс той внутренней музыки, постоянно звучащей, дрожащей, дребезжащей в нем » 43. С. Шершер считает ритмическую прозу А. Соболя не данью литературной моде своего времени, но естественной и единственно возможной для него формой письма: « Если что и подделывал Соболь, то не наличие ритма, а его отсутствие » 44.