«переживая с раннего детства абьюз со стороны отца и набравшись смелости рассказать об этом – я получила от семьи игнорирование, виктимблейминг, пожелания „не вспоминать о плохом“. я остро почувствовала, что история повторяется, только теперь абьюзер – государство» [20] См.: https://twitter.com/loljanordic/status/1383111201106890754
, – это твиттер художницы и активистки Лели Нордик. Она сравнивает переживания от домашнего насилия с эмоциональным фоном в момент задержания после акции в поддержку Алексея Навального.
Этот перенос отлично иллюстрирует замечание о смысловой гуттаперчевости концепта. Но насколько перенос оправдан? Мой вопрос не провокативен – ведь если такое смещение смыслов легитимно, то абьюзом можно назвать очень (если не слишком ) многое. В таком случае возникает опасность обесценивания – и тех, кто ретроспективно обнаруживает себя объектом абьюза, и тех, кто помогает работать с последствиями насилия.
Российские благотворители и правозащитники в последние годы выработали качественную публичную позицию, которая по большому счету не дает усомниться в необходимости их работы. Если не большинству действующих политиков, то людям, потрудившимся ознакомиться с темой и/или способным рефлексивно относиться к окружающей действительности, очевидно, зачем нужны шелтеры, кризисные центры социальной, психологической и юридической помощи. В поле реальной борьбы с актами насилия магия повседневного, критиканского языка фейсбука (или любого сплетничающего сообщества) ослабевает, и замеры степени «абьюзивности» тех или иных отношений уходят на второй план. А вот те, кто пережил насилие, в повседневной жизни, за пределами шелтеров, далеко не всегда защищены солидарной заботой. Они находятся в уязвимом положении, в котором сомнения в подлинности страшного пережитого могут провоцировать сомнения и в себе. К сожалению, но опосредованной провокацией этих сомнений может служить апроприация языка – в частности, слова «абьюз».
«Замечаю все чаще на своих студентах, как язык поп-психологии проникает в повседневную речь и воспроизводится по любому поводу, заменяя собою фигуру ответственности, поступка, выбора и прочих прекрасных ценностей уходящей эпохи. <���…> Подвох в том, что если раньше студент все равно должен был отчитаться по курсу независимо от того, прабабушку он навещал в деревне Гадюкино или работал грузчиком по ночам, то теперь попробуйте сказать этим нежным созданиям, что я, конечно, сочувствую вашим паническим атакам (знают ли они, что это такое на самом деле?), но эссе по курсу вы сдать обязаны к дедлайну. Как же, это абьюз, неуважение, дискриминация» [21] См.: https://www.facebook.com/natalia.artemenko.921/posts/2974675809522470
, – жалуется преподаватель на навязанную роль психотерапевта. В комментариях слышится насмешливо-сочувственное «каким образом заканселить студента, чтобы было без абьюза?!))». Про поколение «снежинок» и «зумеров» вроде никто не шутит. Но ощущение эйджистского превосходства размазано ровным слоем примерно по всем репликам. Правда, я бы остереглась списывать задор апроприации и ярый скепсис относительно ценности понятия «абьюз» на поколенческий или классовый разрыв. Скорее это разрыв этический и эстетический. Кого-то коробит само стремление ввести англицизм в обсуждение «нашего», «локального» (и тут «англичанка гадит»!). А кто-то не желает замечать, что англицизм служит демонстрацией специально эксплицируемой чувствительности к опыту, который де-факто нормативно вписан в повседневность.
Очевидно, что проблема размытия понятия опознается многими. Так почему на уровне словоупотребления под «абьюзом» скрывается такой громадный спектр опытов и переживаний? Как вышло, что «абьюз» превратился в так называемый «бульдозерный концепт», встречающийся не только в повседневной речи, но и в профессиональных (или стремящихся на них походить) языках? Достаточно открыть англоязычную Википедию, чтобы убедиться – даже энциклопедисты-любители в состоянии найти 117 вариантов использования термина. «Абьюз» оказывается нужен для разговоров о:
● жестоком обращении с самыми разными категориями лиц;
● гиперконтроле;
● эксплуатации (от сексуальной до экономической);
● преследованиях;
● буллинге;
● харассменте;
● сексторшене (сексуальном вымогательстве);
● шантаже;
● диффамации;
● манипуляциях (психологических в том числе);
● объективации.
А также о разных формах дискриминации, включая, прямо скажем, экзотичные для широкой общественной русскоязычной дискуссии – ранкизм (дискриминация в связи с положением в социальной иерархии) и спесишизм (видовая дискриминация животных).
Читать дальше