Н. Воскресенский - Петр Великий как законодатель. Исследование законодательного процесса в России в эпоху реформ первой четверти XVIII века

В извращении истинных стремлений, целей служения и образа жизни монашества, в растлении как его самого, так в связи с ним и общества в Византии, виновниками были императоры и особенно их жены. Со свойственной его публицистической манере прямотой, силой и резкостью тона Петр устанавливал причины, отчасти близкие и для России, роста и пагубного влияния монастырей на общество и хозяйство Византии. «Что же потом произошло, когда греческие императоры, покинув свое звание, ханжить начали, а паче их жены? – спрашивает Петр и дает такой ответ: – Тогда некоторые плуты к оным подошли и монастыри не в пустынях, но в самых городех и в близлежащих от оных местах строить испросили и денежные помочи требовали для сей мнимой святыни». Но что особенно волновало Петра и что он резко подчеркивал как аргумент к пресечению столь бедственного явления – это тунеядство монахов. «Еще же горше, – пишет царь, – яко и трудитися не хотели, но трудами других туне питатися восхотели, к чему императоры весьма склонны явились» [1025]. Так излагал Петр историю византийского монашества и делал следующие поучительные выводы для своей страны.

Имея в виду истинные цели монашества – жить уединенно или [пусть] и обще, но в пустынных местах, вдали от людей, «не требуя протчих трудами туне питатися», Петр находил, что природные условия нашей северной страны неблагоприятны «студености ради климата» для монашества такого именно характера: «Но сего весьма климат северныя нашея страны не допускает, и без трудов своих или чужих весьма пропитатися не могут, как то всем есть известно». При таких условиях монашество из подвига самоотвержения стало источником соблазна, праздности, обратилось в поношение («понос») имени Божия: «Нынешнее житие монахов точию вид есть и понос ‹…› понеже тунеядцы суть, о чем писано есть, что корень всему злу – праздность». Монастыри перестали быть центрами просвещения: «Прилежат же ли разумению божественного писания и учения? Всячески нет. А что говорят – молятся, то и все молятся; что же прибыль обществу от сего? Воистину токмо старая пословица: ни богу, ни людям». Мало того, в тогдашних условиях монастыри обратились в убежища людей, уклонявшихся от обязанностей семейных, государственных и избегавших социальных тягот. «К тому ж у нас почитай все из поселян, – писал Петр, – то, что оные оставили, явно есть, не точию отреклись, но приреклись доброму и доволному житию, ибо дома был троеданник, то есть дому своему, государству и помещику, а в монахах – все готовое».

При таких чертах современного Петру монашества казалось бы естественным положить конец вредному для государства и общества явлению. И тем не менее Петр этого не сделал. Он полагал нужным оставить его «трех ради вин»: 1) «ради удовольствования прямою совестию оное желающих»; 2) «для архиерейства» и, наконец, из нежелания и опасения вызвать общественное брожение резким актом уничтожения института, уверенность в святости которого глубоко укоренилась в сознании людей того времени. Это последнее основание Петр выразил конкретно следующим образом: «3) примера ради апостола Павла, который хотя обрезание и отрешал всячески, но ученика своего, Тимофея, обреза, иудей ради, на месте оном». Приведенная мотивировка характерна для Петра. В ней нельзя не видеть, с одной стороны, внимания его к внутренним переживаниям отдельных людей (пункт 1), [а] с другой – осторожности государственного деятеля в проведении мер, направленных против общественной психологии, нежелания бросить слишком резкий вызов идеологии, в то время ставшей почти народной. Правда, в последней редакции это третье основание опущено.

Делая некоторые уступки старым воззрениям, Петр, однако, не мог примириться с тем, чтобы монастыри оставались очагами паразитизма и тунеядства. Он считал себя – как правителя государства – обязанным найти достойный выход из создавшегося положения: «Надлежит искать способу, каким образом иной путь, перед богом угодной и перед людьми непостыдной и неблазненной, был».

Такой выход состоял в направлении как самого монашества, так и имущества монастырей на служение обществу, в помощь тем, кто в этом нуждался и кому государство не в состоянии было оказать действенной помощи. «Того ради, – пишет Петр, – находится иной способ жития праздным сим, не праздный, но богоугодной и не зазорной, еже служити прямым нищим, престарелым и младенцам, ибо на многих местех священное писание сие не токмо похваляет, но и узаконяет». Далее Петр дает целую программу этого «иного способа жития праздным сим». Она изложена им уже во второй части закона, в «Определении о монастырях» 1722 года. О ней будет речь в последней главе нашего исследования, при изучении плана реформы Петра I.