Конрад Лоренц - Кольцо царя Соломона

Многим я был обязан своему умению имитировать крик галки, и скоро она стала предпочитать меня всем другим окружающим её людям. Я получил возможность совершать длительные прогулки пешком и даже на велосипеде, в которых птица сопровождала меня, как верная собака. Хотя я нисколько не сомневаюсь в том, что она знала воспитателя «в лицо» и предпочитала моё общество всякому другому, тем не менее она иногда покидала меня и следовала за другим человеком, если он передвигался быстрее, особенно если он перегонял нас. Стремление следовать за чем-то, что двигалось прочь от неё, было чрезвычайно сильно у юной галки и почти определённо выглядело как действие непроизвольное. Как только Джок оставлял меня, он сразу же замечал свою ошибку и исправлял её, поспешно возвращаясь ко мне. Когда он стал старше, то научился подавлять в себе импульсивное стремление преследовать прохожих, движущихся с большой скоростью. Однако и после этого я часто мог заметить лёгкое вздрагивание или мимолётное движение вслед торопливому путнику.

С ещё большим душевным конфликтом Джок сталкивался в тот момент, когда перед нами взлетала серая ворона или группа этих птиц, весьма обычных в округе. Зрелище машущих чёрных крыльев, принадлежность которых трудно было установить на большом расстоянии, вызывало у галки непреодолимое стремление преследовать их обладателей, стремление, которое птица никогда не научилась подавлять в себе, несмотря на множество горьких экспериментов. Галка слепо неслась за воронами, которые неоднократно завлекали её, и можно считать большой удачей, что она не погибла и не заблудилась. Наиболее замечательно было поведение галки, когда вороны усаживались: в тот самый момент, когда волшебство машущих чёрных крыльев переставало действовать, Джок сразу же терял всякий интерес к их обладателям. Если летящая ворона притягивала его с ошеломляющей силой, то сидящая была ему безразлична; как только вороны приземлялись, они уже были не нужны ему; Джока охватывало чувство одиночества, и он начинал звать меня тем странным жалобным тоном, с помощью которого молодые заблудившиеся галки призывают своих родителей. Услышав мой ответный крик, Джок сразу же взлетал и нёсся ко мне с такой решимостью, что часто увлекал за собой и ворон, которые следовали за ним, как за предводителем всего отряда. В эти моменты вороны столь слепо следовали за Джоком, что замечали меня, когда оказывались почти рядом. Когда они, наконец, замечали меня, то приходили в неописуемый ужас и устремлялись прочь в такой панике, что Джок, заражённый всеобщим испугом, снова улетал прочь вместе с ними. Когда я понял, в чём дело, то во избежание осложнений старался быть как можно более заметным, чтобы предупредить приближающихся ворон о своём присутствии раньше, чем могла возникнуть паника.

Врождённые и приобретённые элементы, подобно отдельным частичкам в мозаике, соединяются друг с другом и формируют совершенный рисунок поведения. Однако у птиц, выращенных в неволе, естественная гармония всей конструкции неизбежно оказывается частично нарушенной. Все те действия и реакции, которые связаны с общественной жизнью животного и при этом не предопределены наследственностью, но получены за счёт индивидуального опыта, имеют тенденцию отклоняться от естественного течения. Иными словами, они адресуются людям, вместо того чтобы быть направленными на других особей того вида, к которому принадлежит птица. Как Маугли Киплинга считал себя волком, так и Джок мог бы, не задумываясь, назвать себя человеком. Только вид пары машущих чёрных крыльев звучал для него унаследованным призывом: «Лети с нами!». Пока галчонок передвигался по земле, он видел себя человеком, но в тот момент, когда он взлетал, — становился серой вороной, ибо эти птицы впервые пробудили в нём стайный инстинкт.

Когда любовь проснулась в душе киплинговского Маугли, её всемогущий зов заставил юношу покинуть своих братьев-волков и вернуться к людям. Это поэтическое допущение согласуется с научными взглядами. У нас есть все основания полагать, что у человека, как и у большинства млекопитающих, потенциальный половой партнёр узнается по таким сигналам, которые звучат для нас из глубин многовековой наследственности, а не за счёт символов, узнаваемых посредством индивидуального опыта (что, очевидно, случается у многих видов птиц). Птицы, выращенные в изоляции от своих собратьев, вообще не знают, к какому виду они относятся: иными словами, у них не только действия, связанные с общественной жизнью, но и половое влечение направлено на животных, с которыми они провели много времени в определённую фазу их ранней юности, фазу повышенной восприимчивости. Следовательно, существа, выращенные в домашних условиях в одиночку, имеют склонность рассматривать людей, и только их, в качестве объекта половой любви. Как раз это и делал Джок.