Патрик Дж О’Рурк - Адам Смит «О богатстве народов»

Но не спешите думать, что Смит был полным неудачником. Сохранилось одно письмо, красноречиво свидетельствующее о том, что Адам Смит покорил сердце, а возможно и все остальное, мадам Риккобони в Париже. Она была знаменитой актрисой, которая бросила сцену, чтобы стать еще более известной создательницей романтических новелл.

Это письмо было адресовано ее другу, драматургу и актеру Дэвиду Гэррику, и до 1960 года ни один из биографов Смита почему-то не удосуживался перевести его с французского. Вот что говорилось в нем о Смите:

«Ох, эти шотландцы! Эти шотландские собаки! Они появились, чтобы принести мне эту адскую смесь наслаждения и страдания! Я как те глупые юные девушки, которые готовы ловить каждое слово любовника, без тени упрека и сожаления. Ругайте меня, бейте меня и колотите! Но я люблю господина Смита, я люблю его так сильно. И пусть бы черт побрал все наши образованные умы, всех наших философов, и вернул мне господина Смита».

Нужно отметить, что и Смит выразил в свою очередь почтение мадам Риккобони, внеся ее имя в одно из поздних дополнений к «Теории нравственных чувств»:

«Поэты и создатели романов, которые наилучшим образом изображают тонкости и превратности любви и дружбы, такие как Расин, Вольтер, Ричардсон, Мариво и Риккобони, в этих материях могут быть намного более мудрыми учителями, чем Зенон, Хрисипп или Эпиктет».

Но вернемся к теме личности и характера: будучи личностью выдающейся, Смит все же обладал характером не столь уж ординарным для своей эпохи. Он был тот еще персонаж: например, он ’.разговаривал сам с собой и при этом любил качать головой из стороны в сторону. Когда он шел, то со стороны казалось, как будто ему со всех сторон что-то преграждало путь. Он рассказывал друзьям, что однажды он прогуливался по Хай-стрит в Эдинбурге и услышал, как женщины с рынка, глядя на него, шептались, что какого-то явно богатенького помешанного отпустили гулять одного.

Смит был невероятно рассеян. В период работы над «Богатством народов», когда он жил в доме матери в Киркалди, он вышел однажды в сад в домашнем халате; охваченный своими мыслями, он загулялся так, что вышел на дорогу и прошагал аж пятнадцать миль, до самого Дамферлайна, прежде чем колокольный звон прервал его раздумья, и он осознал, что стоит в халате и домашних тапочках посреди толпы прихожан, спешащих в церковь.

Некто, кому посчастливилось обедать в обществе Смита в Лондоне, рассказывал, что Смит так увлекся разговором, что не только налил в чайник кипящую воду, но и положил туда же хлеб и масло, а потом налил себе чашку и заявил, что это худший чай, какой он пробовал в жизни. Его коллеги из Университета Глазго старались избегать играть с ним в вист — и не потому, что он мошенничал, а потому, что если его вдруг озаряла какая-нибудь идея, он тотчас же сдавался и бросал игру. Однажды за обедом в Далкейт-Хаус, резиденции графа Бэклу, Смит начал вразнос критиковать одного важного политика, в то время как ближайший родственник оного сидел напротив него за столом. Смит остановился, когда осознал это, но все равно пробормотал себе под нос, что черт бы всех побрал, но сказанное было правдой до единого слова.

Большинство из этих анекдотов попадают в категорию, которую журналисты называют «слишком хороши, чтобы проверять». Но есть свидетельство тому, это вполне могло быть правдой — в студенческом конспекте смитовской лекции по риторике. На этой лекции Смит привел в пример рассеянность характера одного их персонажей французской пьесы, и студент на полях прокомментировал это забавной пословицей на латыни — что-то вроде «ну конечно, кто бы говорил».

Когда Смит служил правительственным чиновником в Эдинбурге, у него была положенная по традиции охрана, состоящая из одного человека, наряженного в замысловатое одеяние военного стиля и экипированного семифутовой палкой. Каждый день, когда Смит приезжал, тот обязан был давать своего рода маленькое представление из нескольких строевых па. Однажды Смит зачаровался этим действом и, пользуясь своей бамбуковой тростью вместо палки, попытался повторить каждое движение солдата, шаг в шаг. И после никто не мог убедить Смита в том, что он сделал что-то странное. Дугалд Стюарт Писал, что у Смита была эстетическая теория, что большая часть удовольствия, получаемого нами от подражательных искусств, связана со сложностью точного подражания. Может, Смит думал именно об этом. А может, просто дурачился.