Альманах «Знак вопроса» - ЗНАК ВОПРОСА 1994 № 04

Некоторые певцы, не мудрствуя лукаво, отбросили все сомнения и позволили Соловью напоследок проявить максимум своих способностей — от его свиста «все люди во Киеве мертвы стали», «князи-бояре все мертвы лежать и т. п. Однако большинство исполнителей все же придерживалось изначальной версии «все люди упали», а попытки драматизировать сцену свиста Соловья в Киеве выливались в поиск каких-то компромиссных решений. Иногда, например, мотив смерти вносился в киевскую сцену лишь в «сослагательном наклонении»: Соловей хотел убить людей, но они уцелели. Другие исполнители допускали и реальную гибель, но только части присутствующих. Наиболее же распространенной оказалась тенденция приписывать пострадавшим от свиста Соловья тяжелейшее физическое состояние, близкое к смерти, внешне ее напоминающее.

«Все вроде замертво упали», «словно как мертвы лежат», «ни живы, ни мертвы», «чуть живы», «полумертвы» — эти формулировки, появлявшиеся в территориально удаленных друг от друга вариантах, красноречиво выражают названную тенденцию. Сказители также характеризовали состояние людей после соловьиного свиста как обморок, беспамятство, потерю сознания. «Все пали бояре кособрюхие на пол», — воспроизвел один певец традиционную фразу былины и от себя пояснил: «Без ума, значит». Порой отмечалось, что киевляне лежали «без ума», «без памяти» три часа, а потом очнулись.

По ходу всех этих поисков формулы «квазисмерти» совершалась малозаметная, но очень важная перестановка смыслового акцента. Если поначалу ссылка на физическое состояние людей вводилась ради того, чтобы объяснить их падение (упали, потому что потеряли сознание), то со временем это состояние закономерно стало восприниматься как главный результат свиста, а падение — лишь как внешнее, самоочевидное его проявление (потеряли сознание и, естественно, упали). Согласитесь, утверждение ряда былинных вариантов, что у князя Владимира от свиста «подломились ножки резвые», можно без особого ущерба для смысла передать и так: «Ему стало плохо». В подобных условиях мотив «полусмерти» уже не всегда связывался только с падением («Влади-мир-князь едва жив стоит»), а порою и вовсе заметно безразличие к тому, в какой позе человек находится («князь Владимир полумертвым был», «княгиня полумертвая»). Интерес к внутреннему состоянию людей явно брал верх.

Итак, изображение человеческих реакций на свист Соловья-разбойника в огромной, даже решающей степени предопределялось мыслью о его смертельности. Но почему свист убивает? Вопрос из самых трудных. В имеющихся записях сюжета о Соловье нет деталей, по которым можно было бы догадаться, каким путем мифотворцы пришли к идее убийственного звука и как вообще понимали такое его действие на людей. Однако подсказку ответа, не исключено, несут в себе разработки позднейших исполнителей. Ведь многие сказители объясняли смерть и падение киевлян от свиста Соловья очень просто: все тем же испугом.

Для подобной интерпретации имелась прочная жизненная основа. Каждому приходилось на собственном опыте убеждаться в том, что у страха не только глаза велики, но — по другой пословице — и ноги хрупки. Известно также, что при крайней степени душевного потрясения может наступить смерть. Певцы охотно использовали немудреный житейский опыт такого рода, описывая последствия соловьиного свиста. И дело не ограничивалось фразами типа «испугалися они, все с ног попадали», «все богатыри припугалися… и мертвы лежат». Из чисто служебного мотива, призванного сделать понятнее падение или смерть людей, мотив испуга тоже вырос в самостоятельный, подсказывавший, в свою очередь, новые подробности происходившего в Киеве: от страха князья-бояре «на карачках по двору наползались», разбежались, сошли с ума.

Интерпретация многими свидетелями губительного действия свиста выявилась, таким образом, достаточно четко. Совпадает ли она с тем, как мыслили себе это создатели фигуры Соловья? В отношении мотива смерти можно сказать: по-видимому, да, ибо другой, более удовлетворительной интерпретации пока не видно. Во всяком случае, смерть от урагана или землетрясения здесь не подразумевалась, это абсолютно ясно из былины. Не похоже, чтобы свисту Соловья приписывали и какое-то магическое, волшебное влияние на людей, объяснимое только по законам мифологической фантастики. При всей своей красочной необычайности звуковое оружие Соловья-разбойника не производит впечатления чего-то сверхъестественного, чудесного — наоборот, все его свойства «взывают» к сопоставлениям с реальностью, что, кстати, великолепно чувствовали сказители, постоянно насыщавшие картину свиста деталями, почерпнутыми из жизни. Так что, за неимением разумной альтернативы, примем в качестве вероятного объяснения мотива смерти: людей убивал не свист сам по себе, а наводимый им страх.