Альманах «Знак вопроса» - ЗНАК ВОПРОСА 1994 № 04

Позднее, в пору интенсивного формирования былинного эпоса, древний сюжет использовали для создания былины на куда более актуальную тему борьбы за целостность Русского государства. Героя сделали крестьянином из Муромской земли, его противник Соловей стал олицетворением сепаратистов-вятичей, был добавлен эпизод с освобождением Чернигова. Сместились и сюжетные акценты. Все помыслы героя в былине центростремительны: он отправляется из дома не на бой с Соловьем, а на службу к киевскому князю, и даже путь через разбойничью заставу он предпочитает не только потому, что храбр, силен и верит в победу над Соловьем, но и потому еще, что так быстрее добраться до Киева. Соответственно и заслуга в ликвидации разбойника становится для Ильи «пропуском» в круг главных киевских богатырей. Это навело создателей былины на мысль продлить сюжетное существование Соловья. Илье нужно было предъявить его в Киеве, причем лучше живым, во всей его мощи, чтобы Владимир и князья-бояре на себе испытали силу его свиста и по-настоящему оценили подвиг Ильи, избавившего Русь от такой напасти, а заодно и были наказаны за оскорбительное недоверие к рассказу богатыря.

Переделка старого сюжета на новый лад прошла в целом успешно, однако кое-какие нестыковки остались. И это не только противоречие между новой задачей героя в борьбе с врагом и прежним способом его поражения («стреляние в глаз без цели убить»). Сама раздвоенность образа Соловья легко объяснима совмещением двух разновременных сюжетных пластов. Вспомним: ощущение двуликости персонажа рождается благодаря контрасту между первой — как теперь ясно, древнейшей — частью былинного сюжета, где Соловей выглядит чудовищем, и частью второй, в которой он очеловечен. Не случайно у разбойника в былине оказалось два жилища — гнездо, естественное для мифической птицы, и дом, подобающий историзированному врагу.

Короче и упрощенно говоря, былинный Соловей-разбойник — это миф, одетый в исторические одежды, и фантастическая сущность образа сложилась в недрах мифологии. Посмотрим теперь, что способен прибавить к пониманию персонажа его анализ с этих позиций.

Безусловно, правы те, кто возводит сюжет о Соловье к общеиндоевропейскому мифу о борьбе со Змеем, изначально — воплощением опасных для человека природных сил. Здесь нашими союзниками опять-таки являются носители фольклора. Когда исполнители забывали имя Соловья-разбойника, они чаще всего называли его Змеем. Отдадим должное их чутью: признаки родства двух персонажей не всегда очевидны.

В восточнославянском фольклоре — ограничимся этим кругом источников — Змей обычно летает. У Соловья-разбойника такая способность подразумевается «по определению», хотя в сюжете он ее не реализует. В отличие от Змея у Соловья только одна голова (иначе и мотив поражения в глаз лишился бы смысла), но отсутствие змеиной многоглавости своеобразно компенсировано множественностью дубов, на которых сидит Соловей. Самый явный общий признак — тяготение того и другого персонажа к реке, которая в сказках тоже зовется Смородиной. После убийства сказочного Змея на героя часто нападает Змеиха; этот мотив, вероятно, послужил толчком к созданию соответствующего эпизода былины, когда кто-то из родственников Соловья (как правило, дочь) пытается отбить его у Ильи. Есть и другие параллели, не оставляющие сомнений в «змеиной» родословной Соловья-разбойника.

Для нас важнее всего определить, восходит ли звуковое оружие Соловья к каким-то способностям Змея. Поначалу такая связь не просматривается. Восточнославянский Змей может проглотить человека, угрожает спалить его огненным дыханием, вбивает (непонятно чем) своего противника в землю — от свиста Соловья-разбойника все это очень далеко. Правда, перед боем Змей и его будущий победитель, сказочный богатырь, заняты не совсем обычным делом: они выдувают ток, площадку для битвы. «Змей как дунул — где были мхи, болота, стало гладко, как яйцо, на двенадцать верст». Этому тоже можно было бы не придать особого значения, если бы не постоянные указания на радиус действия змеиного дуновения, заставляющие вспомнить столь же устойчивую фразу о том, что Соловей-разбойник «убивал свистом за двенадцать верст» (конкретное расстояние, как и в сказках про Змея, варьируется).

Впрочем, и это зацепка частная, мало что доказывающая. Ощущение настоящего «попадания» возникает при обращении к шуточной сказке о споре Змея (в позднейшей версии — черта) с человеком: кто сильнее свистнет? Змей свистнул так, что полетели листья с деревьев, а человек едва устоял на ногах; когда настал его черед, человек велел Змею закрыть глаза, а сам что есть силы «свистнул» по нему дубиной — и глупый Змей признал свое поражение в споре. Наконец-то мы встретились со змеиным свистом (в основе которого легко распознается гиперболизированное шипение змеи), причем его последствия тождественны некоторым эффектам свиста Соловья-разбойника.