Альманах «Знак вопроса» - ЗНАК ВОПРОСА 1994 № 04

Давно пора уже признать, что стремление «видеть в нем только человека» (тезис А. А. Потебни) по сути своей ошибочно, ибо человек, конечно, может и залезать на деревья, и сильно свистеть, и носить прозвище Соловей, но чтобы все это случайно совпало в одном человеческом образе — маловероятно. В фигуре Соловья-разбойника подобные черты объединила глубокая внутренняя связь, идущая от представления о его птичьей натуре. Недаром же некоторые исполнители былины добавляли к традиционным атрибутам Соловья то крылья, то способность летать, а иные прямо называли его птицей. Не случайны и соответствующие деформации образа в прозаических пересказах сюжета.

Существует, правда, еще одна точка зрения: во всем «виновато» имя персонажа. Дескать, изначально в былине шла речь о человеке по прозвищу Соловей, но потом его имя было воспринято как нарицательное, и постепенно народная фантазия приписала разбойнику смертоносный свист и другие свойства чудовищной птицы. Это мнение кочует по страницам научных работ давно, однако так и не обросло аргументами и наблюдениями, которые бы подтверждали, что нечто подобное действительно могло иметь место. Напротив, легко привести факт, ставящий эту гипотезу под сомнение. В эпосе ведь у Соловья-разбойника есть тезка — заморский жених Соловей Будимирович, которому посвящена отдельная былина. И он, несмотря на имя, никаких птичьих черт не приобрел, хотя времени у него для этого тоже было предостаточно (сложение былины о Соловье Будимировиче относят обычно к середине XI века).

Нет, не удается «растворить» фантастику образа Соловья-разбойника в реалиях древнерусской жизни. Исторический комментарий помог нам вскрыть только верхние, самые близкие к нам по времени слои этого образа, а под ними обнаруживаются более древние и куда менее ясные.

Как много значит в науке обыкновенная наблюдательность!..

В конце XIX века В. Ф. Миллер, будущий академик, обратил внимание на деталь, мимо которой проходили ученые как до, так и после него. Курьезно, но и сам Миллер, увлекшись позднее изучением исторической основы былин, в том числе и былины о Соловье-разбойнике, к своему наблюдению уже не возвращался. А жаль. Оно способно стать тем кончиком нити, потянув за который, можно постепенно распутать если и не весь клубок загадок образа Соловья, то, во всяком случае, его немалую часть.

Вот над чем задумался В. Ф. Миллер: «Илья, по-видимому, не желает убить Соловья, а между тем пускает ему стрелу в глаз — в одно из самых уязвимых мест. Былины говорят даже, что стрела вышибла Соловью правое око со косицею или вышла в левое ухо, за чем, казалось бы, должна последовать немедленная смерть. Это стреляние в глаз, однако без цели убить, представляется нам странным». Противоестественность ситуации, добавлю, почувствовал не только ученый. Несколько исполнителей былины и переписчиков повести о Соловье-разбойнике сделали одну и ту же примечательную ошибку: сообщили, что Илья Муромец убил Соловья при первой встрече, хотя далее в их текстах разбойник как ни в чем не бывало разговаривает, свистит и т. п. Столь сильной оказывалась подсознательная уверенность, что богатырский выстрел в глаз должен быть смертелен…

Разгадка этого парадокса, найденная В. Ф. Миллером, проста и правдоподобна. «Нам кажется, — писал он, — что в стрелянии именно в глаз нужно видеть survival (пережиток. — Ю. М .) того сказочного мотива, что для некоторых чудовищных или вообще исключительных существ смерть возможна при условии поражения только одного определенного места на теле». Действительно, в эпосах народов мира единственным уязвимым местом противника главного героя иногда является глаз. Но даже если соответствующий мотив в былине знаменовал собой лишь богатырскую меткость стрельбы и ничего больше, все равно выстрел в глаз предполагает смерть, и, таким образом, В. Ф. Миллеру удалось нащупать в сюжете былины о Соловье-разбойнике след другого, более старого сюжета с несколько иной логикой противоборства.

Опираясь на это наблюдение, можно представить себе следующее. Как и у других народов, у восточных славян издревле существовало сказание о победе некоего героя над мифологическим чудовищем. Выехал этот герой на схватку с непобедимым прежде врагом, выдержал его атаку и убил стрелою в глаз. Не исключено, что завершалось сказание так же, как и некоторые упоминавшиеся ранее прозаические тексты: герой разрубил тело грозного Соловья на кусочки, и они превратились в безобидных соловьев.