Николай Воронов - Знак вопроса, 2005 № 03

Аристомен не сообразил, зачем архонтам понадобилось таскать с собой Феокла и Эвергетида, но Ксенодок ему объяснил: их уже представляли как будущих полномочных представителей государства.

— А про тебя, дурака, забыли, — добавил он. — Или сразу в цари тебя метят?

— У нас нет царей.

— Уже — нет, и пока — нет…

Аристомену с Филеем было поручено обойти все города и поселки Мессеиии и составить списки боеспособных граждан. Затем в этих списках пометить, у кого есть оружие и доспехи, кто в состоянии сам себе купить, а кому придется идти в легковооруженные отряды гимнетов. Но обычно списки эти местные архонты готовили заранее, зная, что скоро они понадобятся, и Аристомен просил лишь для себя пометить самых-самых, из кого можно набрать ударный отряд, способный выдержать натиск спартанской фаланги. Иногда он заходил в гимнасий и наблюдал за мужчинами, иногда сам дрался на мечах в тренировочном бою и почти всегда побеждал. Это было очень важно показать: дескать, видите, какие вы еще сопляки для войны со спартанцами. Удар по самолюбию либо приканчивает человека, либо возрождает к новой жизни.

Алкидамид же должен был обеспечить Мессению запасом продовольствия на два года. Были в стране заповедные неприступные места, известные только доверенным гражданам (одно такое место и Аристомен знал — на горе Гире). Вот в них и решили архонты Мессении свозить десятую часть урожая, свозить до того, как делиться со спартанцами. На Алкидамиде и отряде из Эпеи лежала обязанность собирать и охранять этот запас. На случай, если спартанцы пронюхают, была приготовлена легенда: десятая часть предназначена для общемессенских жертвоприношений. Покуситься на нее — значит, пойти против богов. А уж как чтить бессмертных — порознь или всем народом, — это личное мессенское дело…

Аристомену порой было неудобно командовать или давать советы старшим, но скоро это прошло. Никто ему не пенял малолетством, против обыкновения.

— Чувствуют в тебе великую силу, — говорил Ксенодок с издевкой. — Но ты не обольщайся, это до первого синяка под глазом…

К вечеру Аристомен наконец дошел до заветной рощи в Лимнах и еще за стадий заметил среди деревьев белый хитон и пурпурный плащ девушки с рубиновыми губами.

— Хрисоэлефантная ты моя! — сказал он.

— Гелиос ты мой незакатный! — ответила она, хохоча. Обменявшись такими любезностями и поверхностными ласками, они сели на поваленный молнией каштан, давно ставший как бы их домом.

— Как ты думаешь, звезды — разумные существа?

— Разумеется. Во-первых, они с именами, во-вторых, в их движениях столько порядка, что существам неразумным сто не повторить.

— А мне кажется, что ночь — это черное решето, и сквозь дырочки пробивается солнечный свет.

— Но зачем дырки?

— Чтоб дождь лился…

— Смотри, Арктур взошел, — сказал Аристомен, — пора лозы подрезать. А отец пахать собрался, совсем спятил на старости лет.

— Почему же ласточки еще не прилетели? — спросила Архидамея. — А откуда ты знаешь про лозы?

— Гесиод написал.

— Правду у нас говорят, что Гесиод — поэт мессенцев, так как приглашает обрабатывать землю, а Гомер — поэт лакедемонян, так как зовет к оружию.

— Посмотрим еще, чей поэт Гомер, — сказал Аристомен с вызовом. — По крайней мере, из семи городов, где он мог родиться, называют мессенский Пилос, но ни одного лаконского.

— Тебе-то зачем все это? Уж не воевать ли со мной собрался?

— Прямо сейчас в бой! — сказал Аристомен. — Какая-то у тебя тут шишка на бедре?

— Где?

— Вот. Не чувствуешь?

— Нет.

— Приподыми хитон, я покажу.

— Нашел дурочку.

— Да посмотри сама!

— А по рукам?!

Но было поздно… Очень поздно. И вся Эллада давно спала, кроме влюбленных, второй стражи и поэта Алкмана. С крыши своего дома он смотрел на черные вершины Тайгета и сочинял бессмертные стихи (впоследствии многими у него украденные):

«Спят вершины высокие гор бездн провалы,

Спят утесы и ущелья,

Змеи, сколько их черная всех земля пи кормит,

Густые рои пчел, звери гор высоких

И чудища в багровой глубине морской.

Сладко спит и племя

Быстролетающих птиц»…

— Все-таки вы, мессенцы, неисправимы, — прошептала Архидамея, целуя любимого в губы. — Не можете вы удержаться, чтобы не изнасиловать бедную спартанскую девушку. Аристомен вдруг разозлился, не поняв шутливого тона, и сел над Архидамеей:

— Хватить мне напоминать об этом! Мы изнасиловали девушек, зарезали царя, как барана, а вы распустили нюни, вытерли скупые спартанские слезы и стерпели! Да вы бы на следующий день стояли всем войском под стенами Стениклара! Вы со своими царями носитесь, как с писаной торбой.