Майкл Уайт - Стивен Хокинг. Жизнь среди звезд

Незадолго до того, в 1968 году, Хокинга пригласили на работу в Институт теоретической астрономии, расположенный в современном здании в предместьях Кембриджа. Первоначально институтом руководил Фред Хойл, однако в 1972 году он оставил свой пост после громкого скандала, за которым последовал полный разрыв отношений с кембриджской администрацией. На сей раз поводом для разногласий стало управление британской наукой в целом и кембриджской наукой в частности. После ухода Хойла институт слился с Кембриджскими обсерваториями и перешел под начало профессора Дональда Линден-Белла. При нем из названия института исчезло слово «теоретическая», и с тех пор он назывался просто «Институт астрономии». В том же году главным администратором института был назначен молодой радиоастроном Саймон Миттон. Впоследствии они с Хокингом тесно сотрудничали.

Хокинг работал в институте трижды в неделю по утрам. Слишком далеко было добираться туда с Литтл-Сент-Мэри-лейн на инвалидном кресле. Поэтому Хокинг приобрел синий трехколесный инвалидный автомобильчик, на котором приезжал в окрестности института по большим шоссе. Там Миттон встречал его на своей машине, помогал выбраться из автомобильчика и добраться до главного здания. У Хокинга был свой кабинет, и в ближайшие годы его репутация лишь укрепилась, так что многие выдающиеся астрономы и физики-теоретики стекались в институт пообщаться с ним.

Миттон называет Хокинга человеком-магнитом в мире физики. И аспиранты, и состоявшиеся ученые со всего мира стремились в Институт астрономии только потому, что там работал Хокинг.

Между тем наблюдательная астрономия Хокинга никогда не интересовала. Еще во время обучения в Оксфорде он съездил на летнюю стажировку в Королевскую Гринвичскую обсерваторию и помогал тогдашнему Королевскому астроному сэру Ричарду Вулли изучать компоненты двойных звезд. Однако, как говорят, поглядев в телескоп и не увидев там ничего примечательного, помимо двух-трех размытых точек на звездном поле, Хокинг в очередной раз укрепился в убеждении, что теоретическая физика значительно увлекательнее. За всю свою жизнь он смотрел в телескоп всего считанные разы. Все, что его интересовало в Институте астрономии, можно было изучать в уме, на компьютере или при помощи бумаги и ручки. Миттон вспоминает, что сотрудничать с Хокингом не всегда было просто: тот был раздражительным и вспыльчивым, а знаменитое хокинговское чувство юмора Миттону как-то не запомнилось. Трудным в общении считали его и секретари, а новые сотрудники зачастую приходили к Миттону со слезами на глазах и жаловались на непомерную нагрузку. Хокинг вечно требовал, чтобы все было сделано вчера. В такие минуты Миттон напоминал и себе, и своим секретарям, и подчиненным, что вздорный нрав Хокинга, возможно, тоже симптом болезни.

Не все были с этим согласны. Роджер Пенроуз не раз подчеркивал, что Хокинг перед лицом несчастья держится необычайно бодро, и ему никогда не изменяет чувство юмора. Конечно, он видел Хокинга и в дурном настроении, когда тот был ворчлив и придирчив, но считает, что у многих больных боковым амиотрофическим склерозом имеется какой-то механизм компенсации, служащий антидепрессантом. Пожалуй, вернее было бы сказать, что поведение Хокинга объясняется скорее его складом характера, чем проявлениями болезни. Как и все мы, он иногда сердится на близких и не может сдержаться, к тому же нетерпим к глупости. Поскольку сам он работает очень напряженно и крайне требователен к себе, то ждет той же энергии и целеустремленности от окружающих. Возможно, с секретарями из Института астрономии он просто не нашел общего языка.

Однако институтское руководство, похоже, ценило его выше, чем родной колледж. Начальство всеми силами старалось помочь ему в работе и компенсировать физическую немощь. В кабинете установили телефон-автомат, позволявший звонить на разные номера нажатием одной кнопки. Но это было задолго до цифровых технологий, так что это устройство было больше похоже на шкатулку с секретом, из которой к распределительной коробке в углу тянулся целый жгут из проводов. Инженеры с почты трудились над его установкой и отладкой больше недели.

В Кембридже о Хокинге и его работе ходило много разговоров даже до того, как он начал сотрудничать с Институтом теоретической астрономии. У него сложилась определенная репутация. Аспиранты говорили о Стивене Хокинге с глубоким уважением задолго до того, как он оставил значительный след в космологии. А то, что у него так рано появились ученики, знаменует зарождение культовой фигуры – именно так и относились ко всему, что говорил и делал Хокинг, на протяжении его научной карьеры. Уже в начале 1970-х было видно, что образ гения-инвалида, который так полюбили журналисты, укоренился в сознании многих из тех, кто находился на периферии жизни и работы Хокинга. Казалось бы, когда карьера ученого пошла в гору и каждое достижение Хокинга приближало его к статусу нового Эйнштейна, этот образ должен был померкнуть и утратить значение, но на самом деле слава чистого ума, заключенного в немощном теле, только росла. Миттон вспоминал, что, когда они с Хокингом познакомились в 1972 году, речь у него была уже сильно нарушена. Нужно было напряженно вслушиваться, чтобы его понять. Миттон поймал себя на том, что ему надо не только слушать Хокинга, но и пристально смотреть ему в лицо, но и тогда приходилось нелегко. Оказалось, что проще всего общаться, если задавать вопросы, требовавшие ответа «да» или «нет». Поэтому Миттон обнаружил, что нужно не спрашивать «Когда пойдем обедать, Стивен?», а говорить: «Сегодня обедаем в половине первого, хорошо?» Фишер Дилке, сценарист и режиссер одного из первых документальных телефильмов о Хокинге, с ним не согласен. Он утверждает, что Хокинг терпеть не может подобных вопросов, потому что это признак, что собеседник относится к нему как-то особенно. Это вынуждает его ограничиваться словами «да» и «нет», а он, естественно, предпочитает участвовать в нормальной беседе.